Вновь: ложный мессия. Никита Владимирович Чирков

Алви с неприкрытым удивлением от такой резкой просьбы. Сердце колотилось, адреналин вытачивал инстинкты с завидной дотошностью. Оскар не желал и секунды промедления.

      – Здесь есть ангар? – спросил Оскар недоверчиво.

      – Должен быть, наверное. Я вырос на этом острове. – Алви тяжело дышал, опираясь руками на колени, пытался восстановить дыхание. Говорил он, казалось, в некоем состоянии шока. – Улетел на Опус учиться. Это было лет двадцать назад. С того времени летал, работал… Снова летал. Я все это говорю к тому, что это место для меня чужое не сильно меньше, чем для тебя.

      – Идем, пока не добрались до этих Судорожных Скульптур. – Оскар отнесся к его откровению легкомысленно, сторонясь излишнего промедления. Алви выпрямился и, кратко осмотревшись, произнес достаточно пугающе, чтобы Оскар развернулся и всерьез обратил внимание на его слова:

      – Но мы уже добрались. Сам посмотри.

      Краткое влияние Алви способствовало фокусировке на окружении, осмысление же давалось с неожиданным трудом. Огромные, достигающие высоты от полутора до трех метров валуны создавали необъятный нелинейный лабиринт без даже близкого понимания своего местоположения. Расстояние между ними разрешало лишь пару метров в лучшем случае, давя на любого гостя нескончаемой теснотой. Сами же валуны были непростые – внутри них выбивались скульптуры, ручной труд молотка и стамески имел специфические следы воздействия, превращая образы голов здешних мастеров в достаточно грубые фигуры. Большинство фигур успело вылезти лишь на половину или треть, так и не сбросив лишнее для формирования конечного образа чего-то знакомого, чего-то человеческого. Порой попадали пугающе детализированные лица, контраст чему балансировали грубые, угловатые, уродливые страдальцы без намека на очеловечивание, соседствуя еще и с теми фигурами, чей образ становился жертвой переменчивого отношения творца. Почти каждый валун, насколько могли судить Оскар и Алви, умещал от трех до пяти образов человека. Иногда то была семья с детьми, порой и вовсе казалось, что изображают одного и того же, некоего любимчика. Но это было лишь предположение, как в целом и ранние некоторые выводы, ведь многие лица казались не просто одинаковыми – знакомыми, знакомыми настолько, насколько быстро закрывался вопрос целесообразности этого места: Матерь Кассандра взирала на них чаще, чем Оскар подмечал знакомое лицо той, кто неразрывно оказался связан с гибелью его дома, – Любы.

      – Какое бы принуждение ни крылось за льстивыми обещаниями, тщетность лечения станет производным надежды и справедливости.

      – Как красиво ты заговорил, – с легким презрением сказал Оскар не без странного отвращения к словам Алви.

      – Это… Так я борюсь со стрессом. Отягощать вопрос существования пророка не менее болезненно, нежели влияние его внезапного осведомления о грядущем…

      – Заткнись!

      – На том видео был я. – Алви выговаривался. – Мой голос, мой характер, мое лицо…