Убей-городок. Евгений Шалашов

и направился к бочке. Стоять всю очередь, конечно, не хотелось, но и лезть напролом не хотелось тоже.

      Выручил сердобольный старичок примерно в середине хвоста.

      – А, служивый! – участливо произнес он. – Запарился? – И, не дожидаясь ответа, крикнул толстой продавщице в местами белом халате: – Катя, нацеди власти кружечку! А то вон участковому жарко.

      Вроде и неудобно, что во мне признали участкового, я же в гражданке. А вот я старичка не узнал. Возможно, в той своей жизни вспомнил бы сразу, а тут надо делать усилие. Но все равно не мог вспомнить. Для приличия поотнекивался, но недолго. Видя, что никто и не возражает, подал тетке свои три копейки и получил маленькую мокрую кружку.

      Квас оказался в меру сладким, в меру терпким, в меру холодным. Сразу захотелось окрошечки. Я решительно пресек кулинарные фантазии: кто знает, чего мне захочется дальше. Надо лучше подумать о деле.

      В том, что именно гражданин Бурмагин ударил меня ножом, я теперь уверен на девяносто процентов. Нет, даже на девяносто пять. Пять процентов я оставляю на непредсказуемость ситуации, на погрешность, а на сто процентов буду уверен, если сам бывший охотник, превратившийся в бытового пьяницу, подтвердит мне сей факт. Стало быть, нужно решать: не то мне Бурмагина посадить (а дадут мужику лет пять, может, и семь), не то простить, спустив дело на тормозах.

      Если бы я был Лешей Воронцовым из моего семьдесят шестого года, который спустя три недели узнал имя своего «обидчика», то исход был бы ясен. Я бы уже бежал в уголовный розыск, звал с собой Джексона или кого-нибудь из знакомых парней (любой побежит, коли раскрытие преступления светит) и брал гражданина Бурмагина. Даже начальству бы не стали докладывать, что собираемся брать подозреваемого: тут все решают минуты.

      А вот теперь, будучи умудренным жизненным опытом, отчего-то решил не торопить события. Чего я хочу? Отомстить? Так уже времени-то сколько прошло. Накал страстей угас, мне уже не хочется никому мстить. А сам Бурмагин уже давным-давно лежит в могиле. Нет, в могиле лежит тот Бурмагин, из моего времени. А этот живехонек, радуется, что отомстил, и не ведает, что ему осталось жить всего ничего.

      Я бы сейчас с большим удовольствием узнал: а что там с тем Воронцовым, который пенсионер? Где он теперь пребывает? Лежит в больнице или – тьфу-тьфу – его уже похоронили на каком-то городском кладбище? Их у нас не то пять, не то шесть штук. На Центральном-то кладбище мне могила не полагается, так и не надо. А как с теми отморозками, что избивали «Гошу» и засадили пожилому человеку нож?

      Нет, торопиться не буду. Обдумаю.

      Возвращаясь в общежитие и получив ключ, услышал от вахтерши:

      – Алексей, а ты почему свою почту не забираешь? И газеты уже в ячейку не помещаются.

      А ведь и верно. Снова забыл, что почта не электронная, а самая настоящая, «живая», а письма и пресса к нам приходят на вахту, и вахтер раскладывает все это дело по специальным ячейкам.

      Сделав неопределенный жест рукой, вроде вкручивания лампочки, вздохнул:

      – Так, тетя Катя, у меня все как-то так…

      Вахтерша