Аир. Хозяин болота. Даха Тараторина

зверье: лес-то рядом! Но Алия погнала его метелкой:

      – Ты мне не перечь! Схоронюсь как-нибудь. Мне не звери страшны, а от того, кто и впрямь навредить может, твой плетень не защитит!

      Креп поспорил-поспорил, да и плюнул. Чего с безумной старухи возьмешь? Небось оголодает, сама домой вернется. Но годы шли, а Алия не возвращалась, окончательно одичав и прослыв деревенской ведьмой.

      На ведьму она походила всего боле: с распущенными седыми космами, с вплетенными в волосы веревочками, в наряде, сшитом из звериных шкурок, невесть как добытых и обработанных. Издалека ее можно было принять за одного из тех духов, что, по поверьям, обитали в лесу.

      – Ба!

      Стоило узнать сгорбленный силуэт у воды, слезы сразу высохли. Ива подбежала к старушке и заключила ее в объятия, ничуть не опасаясь напугать: слепая услышала гостью задолго до того, как та ее окликнула.

      – Ну, шо ты, шо ты носисси? – сварливо попеняла внучке Алия. – Упадешь, расшибесси! Унуча! Ты никак мокрая вся? Простудисси!

      Старуха сцапала ее за ухо. Иве бы вырваться: как так? Взрослая девка, а ее ровно малое дите треплют! Но она не стала. Иной раз малым дитем побыть в радость, и пусть его, ухо. Не так уж сильно бабка его дерет.

      – На, няси. – Алия безошибочно сунула девушке в руки рубаху, только что выловленную из реки, потом замерла, чутко прислушиваясь, и резким, не старушечьим движением подхватила зацепившуюся за корягу косынку. – Стирають?

      – Ага.

      – Оно и видно. Вечно что-то упустите в воду, неумехи! А ну как речной конь польстится и выглянет? Как потом его обратно в воду затолкаете? Нябось ня подумали?

      – Не подумали, – покорно согласилась Ива, позволяя втащить себя на крыльцо.

      – Потом заиграитси, все посевы потопчеть! А усе из-за вас, растерях! Ты, унуча, подружкам-то скажи, скажи!

      – Скажу, – кивнула девушка, умолчав о том, что подружки теперь ее точно не послушают.

      – Ну, чаво встала?! Стоить она! Застудисси! – Алия ощупала поневу внучки, потрогала волосы (Ива от души порадовалась, что бабка не видит их цвета). – Ровно в Ключинке искупнулась! Ходи, ходи в избу!

      Пока старушка суетилась вокруг, скидывая в котелок сушеные травки, Ива стянула мокрую одежду и завернулась в одеяло. Забралась с ногами на лавку и принялась смотреть.

      За годы в избушке мало что изменилось. Казалось, она застыла в одном дне, как когда-то застыла и сама Алия. Сколько Ива ее помнила, старушка всегда была именно такой: суетливой, строгой и заботливой. Она всегда находила, чем угостить явившихся к ней на засядки девчушек, но и попенять им за безделье не забывала. Ива с подружками лущили горох и плели лук, сидя с поджатыми ногами на этом самом скрипучем полу. И он всегда был теплым, даже в самые лютые морозы. Вот там, на углу печки, Ива когда-то угольком нарисовала страшное чудище – черное, косматое. С его пальцев стекали тягучие капли. Рисунок и поныне оставался на месте, слепая бабка не знала, что он там. И котелок был тот же самый, из которого Алия поила их, малых детей, травяными