Бубновые тузы. Виктор Некрас

ногой, сжала кулаки.

      На дворе глухо подал голос Молчан – коротко рявкнул и тут же смолк. Кого-то несло. Мгновение Акулина раздумывала, не убрать ли ларец с глаз подальше, но так и не шевельнулась – домашние знали про её любимую утеху, а по голосу Молчана было ясно – пришёл кто-то свой.

      Отец из гостей воротился, должно быть. Святки – время гостевания. Обычно отец с матерью ездили в гости по родне вместе – к родне да к друзьям, таким же купцам-промышленникам, да к своякам-свояченицам. А сегодня на обоих какой-то стих нашёл: отец – к брату двоюродному в мужскую компанию, а мать – дома с женщинами.

      Рановато он, – хмыкнула про себя Акулина, глянув на часы английской работы на стене (дорогая штука даже для онежского купца – отец неложно гордился перед всем городом тем, что у него есть дома часы, как и у больших господ).

      Должно быть случилось что-то.

      Отец ступал тяжело, грохнул дверью в сенях – должно быть, был гневен или просто не в духе. Интересно, с чего, – у Акулины на душе вдруг непонятно от чего похолодело, словно она предчувствовала, что отцовский гнев будет касаться именно её.

      «Господи, пронеси», – прошептала она, но креститься не стала, просто нашла взглядом икону на тябле34. Потом подумала пару мгновений и вдруг, решившись, села за стол, снова раскрыла ларец и сложила руки перед собой – паинька, да и только. Сидит себе, никого не трогает, узорочье разглядывает.

      Наверху завели новую песню.

      Молодость, молодость, девичья красота!

      Я не думала, молодость, измыкати тебя!

      Измыкала молодость чужая сторона,

      Чужа дальня сторонка,

      В чужих людях живучись,

      Много горя видучись;

      По утру рано встают,

      Да долго есть не дают…

      Отец долго отряхивался в сенях, словно снаружи валил снег. Может и вправду валил – Акулина не знала, за весь вечер ни разу не выглянула во двор. Не было радости на душе. Опять грохнул дверью, когда пролез в жило, хмуро огляделся. Точно не в духе.

      – Мать где? – спросил, словно плюнул.

      Акулина не успела ответить, он уже понял сам по тому, что доносилось сверху.

      Я у батюшки, у матушки

      Тешена дочка была;

      Я без спроса, без веленья

      Не ходила никуда;

      – Не про тебя поют, – процедил отец, скидывая шубу. Покосился на дочь, словно ожидая, что она примет у него шубу и повесит. Не дождался, насупился ещё сильнее, сам набросил шубу на гвоздь в стене. – Ой, не про тебя.

      – Не про меня, – согласилась Акулина без улыбки.

      – Гляди, Окуля, – пригрозил отец. – Терплю я тебя, а как-нибудь возьму вожжи…

      – Случилось что, батюшка? – спросила дочь елейным голосом.

      – Случилось, – забрасывая бобровую шапку на другой гвоздь, туманно повторил отец. И повторил задумчиво. – Случилось.

      Прошёл к столу, сел напротив Акулины.

      – У Алексея Яковлича брат его был…

      – Капитан-исправник? – Акулина чуть приподняла бровь. – Дядя Прохор?

      Капитан-исправник тоже приходился отцу двоюродным

34

Тябло – божница, полка для икон.