Круть. Виктор Пелевин

щелкнул пальцами, и в центре кабинета возник хрупкий мужчина лет сорокапятидесяти с лысым черепом и интеллигентным, но несколько скорбным лицом.

      – Знакомьтесь. Дронослав Сердюков. Руководитель исправительных программ ветроколонии номер семьдесят два имени Кая и Герды. Не бойтесь, он нас не видит. Это запись.

      Сердюков был одет в синий жандармский мундир с университетским ромбом на груди. Посмотрев сквозь меня, он зевнул.

      – Капитан Сердюков отвечает за социальную реабилитацию заключенных, – сказал Ломас. – За крутилово, если попросту. Ветрокум, как его называют зэки.

      – Заведует педальным спортом?

      – Да, – ответил Ломас. – Завтра у него встреча в московском офисе «TRANSHUMANISM INC.»

      – Он что, хочет купить первый таер?

      – Пока нет. Он встречается с менеджерами «Юрасика». Это бутик для новобрачных, где становятся динозаврами в поисках свежих переживаний.

      – Да, – сказал я. – Действительно зацепка. Ломас засмеялся.

      – Когда мы отправляли вас в симуляцию «ROMA-3», вы в Рим не очень-то и хотели. Сказали, что предпочли бы командировку в «Юрасик». Помните?

      – Нет, – ответил я. – Тоже стерли. А зачем сердобольскому жандарму встречаться с менеджерами «Юрасика»?

      – Сердюков не просто жандарм. Это ученый, причем широкого профиля. Он имеет научные работы по пенитенциарной педагогике и психологии. Не сердобольский политпопугай, а настоящий специалист международного уровня. Кроме того, вольнодумец в душе.

      – Такие в Добросуде еще водятся?

      – Да. Но это, как вы понимаете, не афишируется.

      – А чего он тогда пошел в жандармы?

      – Иначе нельзя. Штатскому в вашей пенитенциарной системе делать нечего. Никто не будет подчиняться.

      – Ага, – сказал я, – ага… И чего он хочет?

      – Завтра узнаете сами. Начинайте следить за ним по омнилинк-связи.

      – Через камеры офиса?

      Ломас поглядел на меня ласково.

      – Зачем. Через имплант самого майора.

      – Но это незаконно.

      – Зато мы сможем отследить даже мысли Сердюкова. Хотя бы некоторые. Будем знать, что происходит.

      – Корпорация гарантирует неприкосновенность частного опыта.

      – Я не юрист, – ответил Ломас. – Но в мелком шрифте наверняка есть какой-нибудь пункт, по которому это допустимо в исключительных обстоятельствах. А когда именно они исключительные, решаем мы. Сердобольские хакеры пользуются теми же методами каждый день. Чем мы хуже?

      Я собирался сказать, что мы гуманное добро с чистыми руками, а в сердобольской хунте собрались душители всего светлого, но передумал. Ломас мог решить, что я над ним издеваюсь, а это нарушение субординации.

      Я по-восточному сложил руки перед грудью.

      – Слушаю и повинуюсь, адмирал.

      – Вот это лучше, – сказал Ломас и кивнул на поднос с коньяком. – На посошок, мой верный джинн. Терпеть не могу пить в одиночестве. А приходится все чаще.

      Мы чокнулись.

      – Проследите за встречей, и сразу