Испанский вечер. Повести и рассказы. Марина Хольмер

что ее это устраивает, что она принимает его правила игры. Он честно ей написал: «Я не хочу тебя ранить в будущем, если такая частота наших встреч даст тебе ощущение серьезности моих намерений…» Она сказала, что никто так не говорил с ней раньше. Никогда. Он подумал, что она жила в мире обмана, в мире, где мужчины лишь вели свою игру, не считаясь с интересами женщины, где каждый был только за себя. Он не такой.

      Сегодня он вряд ли может предложить ей что-то стабильное, но жизнь же не закончилась. Сжимать ее гибкое упругое тело в своих руках, кидать его на кровать, вращать, как угодно, впиваться в ее губы, постигать ее до самого предела тайн и глубинной темноты, а потом укрывать ее ночью сползшим одеялом… Почему нужно лишать себя этих простых наслаждений? В свои почти 60 он сам удивлялся тому, как он еще любил все чувствовать до самой последней взрывной капли и как он хотел ее, как безостановочно он ее хотел буквально с первой минуты встречи. И потом. И снова. И когда оставался один в пустом доме. Глядя на фотографии жены, развешанные на стенах, расставленные на камине и книжных полках, он говорил: «Прости, дорогая, но это всего лишь удовольствие, которого требует мое тело, ведь оно живет, живет дальше, живет дольше, чем…»

      * * *

      Она чувствовала себя очень странно в его доме. Фотографии его жены были развешаны на лестнице, которая вела на второй этаж, расставлены на камине и книжных полках. Вот она маленькая девочка, которая играет в высокой траве вместе со старшими сестрами. Вот она в кругу воспитанников послевоенной монастырской школы в маленьком голландском городке, в накрахмаленном до упругости платье, наблюдает краем глаза за укатившимся мячиком. Вот она с его братом. И на снимке написано: «Я люблю вас обоих!» А тут она сидит, болтая ногой, в рубке корабля, а он спиной к ней с легкостью крутит тяжелый резной штурвал. Вот она в ресторане вскинула на секунду вилку и нож, зайдясь в безудержном приступе смеха. Или они вдвоем в гостиной корабля поднимают бокалы с тяжелым бургундским вином… Ей было понятно, что у него наблюдается настоящее раздвоение личности. Отмечала, что он старается не смотреть на фотографии. Она тихо позволяла ему быть гостеприимным. Громко восторгалась его обустроенным домом, который был действительно хорош и где в каждом штрихе видны результаты его труда. Она то замирала в его объятиях, подчеркивая своей уступчивостью его силу, то отчаянно брала инициативу в свои руки. И он тогда сжимал ее голову, погружая пальцы в густые волосы и расслаблялся, отдавая ей право властвовать над ним. Они ладили. Она прислушивалась к его тяжелому ночному дыханию, а утром брала с благодарностью чашку некрепкого кофе с серебряного подноса, который он за бесценок купил у старьевщика-индуса в Калькутте во время какого-то стародавнего путешествия… «В следующий раз привезу свой кофе», – думала она, ставя чашку на поднос рядом с кроватью. Сказать, что не любит пить кофе в постели, она не решалась.

      Следующий