Песни жаворонка. Утренняя. Алексей Исаев

академика-физика после его месячной командировки в США. Не зная об особенностях американской жизни, ориентируясь на наши цены и ценности, поинтересовался, много ли книг привез он? Мой багаж из частых поездок в Болгарию в основном состоял из книг. В социалистической Болгарии они стоили также дешево, как и в СССР.

      – Две—три купил сам, несколько подарили коллеги, – сказал академик.

      – Там тоже книги в дефиците?

      – Нет, – застеснялся ученый, – книг много, но они очень дорогие… Не по моим командировочным.

      Любуюсь своим собранием альбомов русских художников 19 века, массой других больших и малых художественных альбомов, в том числе уникальный о живописи импрессионистов и постимпрессионистов, приобретенным в последние годы эпохи застоя и стагнации. Не думал, не гадал, что пройдёт всего-то ничего, как большинство наших книголюбов будут обходить книжные магазины стороной, не имея возможности сделать покупку. Возродится ли интерес к этому культурному богатству в новую эру с ее цифровыми электронными возможностями?

      Осознание себя адекватной личностью произошло, наверное, в конце второго курса, а то и в начале третьего: почто я зажат? Чем плоха моя рабоче-крестьянская корневая система? Напротив, она всегда питала город хлебом и стойким народом.

      Как хорошо стало, свободно, словно взлетел и передо мной открылся городской горизонт, а за ним – всё остальное пространство. Притом поэзия деревенской жизни давала мне определенное преимущество: природный лиризм иногда прорывался в товарищеском общении. Кто-то воспринимал это за наивность, инфантилизм, однако девочки одаривали обещающими взглядами. Постепенно обосновался в группе студентов, которые знали себе цену: хорошо учились, имели свое мнение и определенный авторитет у преподавателей. И в какой-то момент я потерял бдительность. На семинаре по политэкономии, когда «проходили» различные политические режимы, меня зацепило сходство программ, казалось бы совершенно полярных, государственных строев. Сама постановка вопроса могла грозить мне серьезными последствиями. Не помню ни имени, ни фамилии моего педагога (преподавала лишь один семестр). Выслушав меня, она еще раз повторила тезисы из своей лекции и намекнула, что такие вопросы требуют осторожного подхода и выносить их на дискуссионную трибуну не стоит. Речь шла о фашизме и коммунизме. По моим понятиям они мало чем отличались, как родные братья. Лучше бы помалкивать в тряпочку, а я, умник, пристал с разъяснениями. Однако мне повезло: стукачей среди педагогов не было.

      Чем наше слово отзовется?

      Я не бросал Сибирь, только уехал посмотреть столицу и задержался на полвека. За это время старая Москва умерла и возродилась новой – стеклянной, железобетонной, холодной, бездушной, как Снежная королева. Нет-нет, она не умерла, а как бы шагнула в новый временной портал и вышла обновленной.

      И перед новою столицей

      Померкла старая