Последний вздох великана. Степан Вадимович Дмитрук

что с пути лучше уйти, и спрятался за деревом. Приближавшаяся фигура держала в правой руке светильник наподобие того, что был у жрецов, а в левой – лук в кожаном чехле. Человек был облачён в лёгкий доспех без шлема, что позволяло разглядеть его. Бледные лучи лампады освещали небритое лицо мужчины лет сорока пяти, обрамлённое тёмными вьющимися волосами, спадавшими на плечи. Поношенная, но дорогая одежда выдавала в нём представителя дворянского рода, а шрам у правой брови – лихое прошлое. Судя по суровому выражению его зелёных глаз и искривлённым губам, путник был чем-то крайне раздосадован.

      – Отродья Бездны! Я разделаюсь с вами, как только покину это проклятое место! И никакая вера не станет вашей защитой!

      Поняв, что к человеку, лицо которого перекошено яростью, лучше не приставать с вопросами, Сулон ещё сильнее вжался в ствол дерева, за которым прятался, и оставался неподвижным, пока тусклый свет не померк вдали. Нужно было идти дальше. Пройдя по дороге ещё немного, воин заметил, что теперь ему не нужно нащупывать путь: в окружающем сумраке начали угадываться очертания местности. Зрелище было не из приятных; в сравнении с Землями Мглы мрачные леса Форроса казались яркими, уютными и гостеприимными. Мхи и лишайники багрово-красных оттенков произрастали по обеим сторонам тропы, обрамляли лужи, душили подлесок, а иные пытались забраться на стволы безобразно искривлённых деревьев. Когда же тьма окончательно расступилась, видимость не превышала десятка якров4: туман окутывал всё сущее бледно-серой пеленой. Пытаясь казаться храбрым, Сулон поначалу шествовал по тропе в полный рост, однако, поняв, что при такой видимости никто не станет свидетелем его нерешительности, вскоре начал перебегать от дерева к дереву, внимательно осматриваясь и выжидая. «Зачем я только подозвал их! – думал путник, вглядываясь в затянутую дымкой чащобу. – Нужно было завести беседу с другими постояльцами. Это всё вино, будь оно проклято! Пощади меня, Предок, во владениях своих!» Периодически лес пугал его отдалёнными звуками: шелест листьев и скрип старых веток, стук оленьих копыт и волчий вой заставляли его съёжиться и надолго замереть, оценивая грозящую опасность. Иногда воин слышал что-то, отдалённо напоминающее песнопения – с такими молитвами жрецы совершали свои обряды и приносили жертвы Белому Змею. Тогда любопытство брало верх, грозя увести несчастного с тропы, однако нахлынувшая тревога вновь возвращала его к цели. Сулон не знал, сколько уже прошёл – если в Плотном Мире время можно определить по солнцу, изредка видимому сквозь завесу облаков, то в Землях Мглы даже отличить день от ночи удавалось не всегда. Однажды он пересекал Пелену: в Дьяле его ставили в караул с местным жрецом, чтобы не позволить коварным чернокнижникам ландграфа Норфркема внезапно напасть. Тогда его отряд был поражён унынием и мрачным безмолвием этих мест, и, уйдя от господина, беглец был рад, что никогда больше не окажется среди серого тумана и красного мха. Погружённый в воспоминания, здоровяк не сразу заметил искусно вырезанную из дерева арку, обрамлявшую вход под землю. Воин тяжело вздохнул и, вскинув

4

Якр – мера длины, равная трём локтям.