Королевы Нью-Йорка. Е. Л. Шень

грозить опасность, но вот бумагу складывать ей удается действительно хорошо.

      Я выбираюсь из-за стола, сгребаю Сиси в объятия, кружу по кухне, как бумажную птичку. Тяжеловата она стала. Но мне все равно нравится, как она хохочет, когда мы ныряем к кафелю на полу и закладываем вираж в сторону гостиной. Я опускаю ее на ковер, и она катается по нему, икая от смеха.

      – Ай-яй, чем вы тут заняты?

      Я поднимаю голову – мама с хмурым видом пытается захлопнуть входную дверь. На ней приличный свитер, рукава закатаны до локтей, волосы завиты. Из-за двери тянутся запахи кунжутного масла и соевого соуса, разлетаются по всей квартире с ее тонкими стенами.

      Мама кладет сумку на стол и скрещивает руки на груди.

      – Что-то не похоже на математику.

      Сиси, тут же умолкнув, неуклюже отползает обратно в кухню, старательно прячась под стульями.

      – Я тебя вижу.

      Сестренка хватает свою бумажную птичку и хихикает. Мама цокает языком и уходит в гостиную. Юбка измята, укладка распустилась, поникла. Несмотря на мамины усилия, входная дверь распахивает пасть словно в зевке – за ней виднеется коридор с заляпанным ковролином и щербатыми бурыми стенами. Этажом ниже папа выкрикивает заказы и пересчитывает выручку, несмотря на то что обеденный наплыв давно схлынул, а до ужина еще далеко. За столиками сидят только пожилые китайцы, которые по ложечке вливают себе в чай спиртное, наблюдая, как их жены разгадывают кроссворды и снимают шкурки с апельсинов. Папа никогда таких не выставляет. Дух родины – так он про них говорит.

      Мама кладет ноги на журнальный столик. Сиси выбирается из-под стульев и устраивается у нее под крылышком. Мама, пусть и делает вид, что сердится, притягивает сестренку к себе и целует в макушку.

      – А где бабуля? – спрашивает она.

      – Дремлет.

      В этом состоянии она сейчас проводит большую часть дня – спит, свернувшись клубочком, в их с Сиси комнате, ее ходунки стоят рядом, приставлены к тумбочке. Бабуля живет с нами с начала лета – с тех пор как ее состояние из-за Паркинсона заметно ухудшилось и папа решил, что его матери жить одной в студии в Чайнатауне больше не безопасно. Мы с мамой и папой по очереди за ней присматриваем: вливаем по ложечке яичный суп ей в рот, провожаем до туалета и купаем раз в несколько часов. Папа старается брать большую часть забот о бабуле на себя, но поскольку медицинские счета за ее лечение высоки, а официанты ждут повышения зарплаты, он проводит все свободное время в ресторане, то и дело выгребая деньги из кассы и пересчитывая каждый доллар.

      Мама включает телевизор и находит тот единственный канал, где показывают новости на северокитайском. Я пытаюсь беззвучно вытащить альбом для рисования и карандаши из тайника в стеллаже. Но мама все слышит.

      – Иди, – говорит она, не сводя глаз с телевизора. Сиси уснула у нее на коленях.

      – Серьезно?

      – Вернись домой к ужину.

      Я сую карандаши в карман шорт и пулей вылетаю из дома, пока мама не передумала.

      Я отстегиваю велик