Захудалый род. Николай Лесков

отдать их именем управителю приказание послать за этого Грайворону в его село на бедных пятьсот рублей, а в церковь, где он крещен, заказать серебряное паникадило в два пуда весу, с большим яблоком, и чтобы по этому яблоку видная надпись шла, что оно от солдата Петра Грайворона, который до смертного часа не покинул в сечи командира своего князя Льва Протозанова. «Это я, – говорят, – так хочу, чтобы в селе помнили, что под сею паникадилою был крещен честный человек, а что русские князья доблесть чествуют».

      А солдатище-то, это услыхавши, весь просиял: стоит и зубы скалит. Так ему весело, что он и всю субординацию свою, дурак, позабыл: корчится от смеха и приседает да ручищами в колени хватается.

      И княгиня, глядя на него, что он так киснет со смеху, и сами рассмеялися и говорят:

      «Чего же ты смеешься? Верно, тебе это не нравится?»

      А он отвечает:

      «Это, – говорит, – ваше сыятелство, очень что прекрасно, потому что им от этого никогда в нос неучкнет, что этот паникадил для меня гореть будет, а не для праздника».

      Ну тут уж и я рассмеялась, и даже Патрикей Семеныч, на что был человек серьезный, так и он тоже на грудь лицо опустил и улыбнулся. А княгиня, разумеется, изо всего этого ясно усмотрела, что она такое есть эта Грайворона, и сейчас вышли на минуту с Патрикеем в другую комнату и спрашивают:

      «Что он, кажется, пьющий?»

      Патрикей отвечает:

      «Очень, – говорит, – ваше сиятельство, пьющий».

      Княгиня пожалели.

      «Экая, – изволила сказать, – жалость! Нам, я вижу, никак нельзя его навек устроить, его надо у нас дома сберечь».

      Патрикей отвечает:

      «Это как вашему сиятельству будет угодно».

      А княгиня вышли опять в зал и говорят Грайвороне:

      «Ну, слушай команду».

      «Рад, – говорит, – стараться».

      «Я тебе приказываю оставаться у меня».

      «Рад стараться!»

      «Будешь жить на всем на готовом».

      «Рад стараться!»

      «И платье, – говорят, – и обувь, и пищу дам, и хозяйство устрою, и по три рубля денег в месяц на табак будешь получать, – только осторожней кури и трубку куда попало с огнем не суй, а то деревню сожжешь».

      Она это ему причитает, а он, точно индюк на посвист, орет: «рад стараться!»

      «А водки, – княгиня спрашивает, – сколько ты любишь употреблять?»

      «Не могу знать, – говорит, – ваше сыятелство. Я ее еще досыта никогда не пил».

      «Ну так тебе от меня положение будет три стакана в день пить; довольно это?»

      «Не могу знать, ваше сыятелство, а только я три стакана всегда могу пить».

      «Ну и на здоровье».

      «Всегда здоров буду, ваше сыятелство».

      Княгиня опять на него посмотрела и сказала: «Экой какой», и отпустили его и сейчас же взялись все свои на его счет обещания исполнять.

      В церковь его паникадил был заказан, в село бедным деньги посланы, да и еще слепому тому злому в особину на его долю десять рублей накинуто, чтобы добрей был, а Грайворону тут дома мало чуть не однодворцем посадили: дали ему и избу со светелкой, и корову, и овец с бараном, и свинью, и месячину, а водка ему всякий