Соборяне. Николай Лесков

дородна особенно, но как бы над всем будто царствует. Лицо ее хранит выражение большой строгости и правды и, судя по чертам, надо полагать, некогда было прекрасно. Костюм ее довольно странный и нынешнему времени несоответственный: вся голова ее тщательно увита в несколько раз большою коричневою шалью, как у туркини. Далее на ней, как бы сказать, какой-то суконный казакин светлого цвета; потом под этим казакином юбка аксамитная ярко-оранжевая и желтые сапожки на высоких серебряных каблучках, а в руке палочка с аметистовым набалдашником. С одного боку ее стоял Николай Афанасьевич, с другого – Марья Афанасьевна, а сзади ее – сельский священник, отец Алексей, по ее назначению посвященный из ее на волю пущенных крепостных.

      – Здравствуй! – сказала она мне, головы нимало не наклоняя, и добавила: – я тебя рада видеть.

      Я в ответ на это ей поклонился, и, кажется, даже и с изрядною неловкостью поклонился.

      – Поди же, благослови меня, – сказала она.

      Я подошел и благословил ее, а она взяла и поцеловала мою руку, чего я всячески намерен был уклониться.

      – Не дергай руки, – сказала она, сие заметив, – это не твою руку я целую, а твоего сана. Садись теперь и давай немножко познакомимся.

      Сели мы: она, я и отец Алексей, а карлики возле ее стали.

      – Мне говорил отец Алексей, что ты даром проповеди и хорошим умом обладаешь. Он сам в этом ничего не смыслит, а верно от людей слышал, а я уж давно умных людей не видала и вот захотела со скуки на тебя посмотреть. Ты за это на старуху не сердись.

      Я мешался в ответах и, вероятно, весьма мало отвечал тому, что ей об уме моем было насказано, но она, к счастию, приступила к расспросам, на которые мне пришлось отвечать.

      – Тебя, говорят, раскольников учить прислали? – так она начала.

      – Да, – говорю, – между прочим имелась в виду и такая цель в моей посылке.

      – Полагаю, – говорит, – бесполезное это дело: дураков учить все равно что мертвых лечить.

      Я не помню, какими точно словами отвечал, что не совсем всех раскольников глупыми понимаю.

      – Что ж, ты, умными их почитая, сколько успел их на путь наставить?

      – Нимало, – говорю, – еще не могу успехом похвастать, но тому есть причины.

      Она. О каких ты говоришь причинах?

      Я. Способ действия с ними несоответственный, а зло растет через ту шатость, которую они видят в церковном обществе и в самом духовенстве.

      Она. Ну, зло-то, какое в них зло? Так себе, дурачки Божии, тем грешны, что книг начитались.

      Я. А православный алтарь все-таки страждет на этом распадении.

      Она. А вы бы этому алтарю-то повернее служили, а не оборачивали бы его в лавочку, так от вас бы и отпадений не было. А то вы ныне все благодатью, как сукном, торгуете.

      Я промолчал.

      Она. Ты женат или вдов?

      Я. Женат.

      Она. Ну, если Бог благословит детьми, то зови меня кумой: я к тебе пойду крестить.