Абловы. Забытые имена. Владимир Александрович Пономарев

смысле, шконка была одна на двоих…

      Видите ли, уважаемый произнес Лев Давыдович, камера одноместная, но видимо, нам придется коротать время здесь вдвоем, и спать на одном ложе….Но по праву долгожителя, а я уже здесь около двух лет, спать я буду у стенки, чтобы не упасть ночью…

      Первая ночь была настоящим испытанием для Николая, Бронштейн, все время норовил сбросить его на пол, ворочился из стороны в сторону, что-то ворчал во сне, кашлял…

      Не выспавшийся Николай, был мрачен с утра, и не расположен к разговору… Лев Давыдович напротив, видимо соскучившись по общению, пытался разговорить Николая. После так называемого обеда, конвоир вызвал арестантов во внутренний дворик на 15-ти минутную прогулку. Арестанты образовали круг и шли друг за другом. Николай шел вслед на Броншейном, и вспоминая кошмарную ночь, думал, как бы насолить компаньону. Время от времени он делал вид, что спотыкается, и ударяется в спину Льва.

      Возвратившись с прогулки Лев Давыдович, сказал, вот видите Сергей, как хорошо иметь надежного друга, ведь я пять раз спас вас от падения. Но, я же споткнулся, только три раза, удивился Николай, но вы же планировали еще два…

      На следующую ночь Николай предложил лечь «валетом» что бы было комфортнее, и подальше от головы назойливого Бронштейна.

      Почему то Николай сразу невзлюбил, этого человека, а еще больше, возненавидел, после повествований о будущем переустройстве мира.

      И Лев и Николай были прирожденными ораторами, журналистами, членами одной организации РСДРП, да и по возрасту Николай был всего на три года моложе… Казалось бы вот она цементирующая основа для крепкой дружбы, ан нет все их дискуссии заканчивались всегда размолвкой…

      Видимо тесно двум медведям в одной берлоге.

      Особенно Николая бесило, когда в своих мечтах о построении новой жизни и светлого будущего, они доходили до ликвидации частной собственности в семейных отношениях.

      Поделив все и вся для равенства товарищей, Давыдович предлагал ликвидировать институт семьи, как пережиток старого, чуждого… Долой Адама и Еву разглагольствовал он. Женщины должны быть общими для всех

      мужчин, свобода половых отношений, никаких личных домовладений, все должны жить в коммуне, мужчины в мужской, а женщины в женской…

      Это как в тюрьме, подначивал его Николай.

      Зачем же в тюрьме, в коммунальной квартире, на общих основаниях, равенство должно быть абсолютным. А как же дети, вопрошал Николай.

      А дети общие, естественный отбор. Дети живут и воспитываются в детской коммунистической коммуне, они свободны от насилия со стороны родителей. Абсолютная свобода.

      Нет уж, сетовал Николай, я хочу жить в семье. Чтобы у меня были мои собственные дети, моя собственная жена.

      Мне такой коммунизм, не подходит…

      Ничего, эмоционально говорил Бронштейн, когда покончим с буржуями, дворянами, генералами и попами, займемся вами не сознательными членами