Божедомы. Николай Лесков

со времени вручения старогородскому соборному духовенству помянутых посохов, как отец протопоп Савелий вдруг стал собираться в губернский город.

      Трудно было придавать какое-нибудь особенное значение этой поездке отца Туберозова, потому что протоиерей, будучи благочинным, частенько езжал в консисторию; а потому и действительно никто этой поездке никакого особенного значенья не придавал. Но вот отец протопоп, усевшись уже совсем в кибитку, вдруг обратился к провожавшему его отцу Захарию и сказал:

      – А послушай-ка, отче: где твоя трость? Дай-ко ты мне ее, я ее свезу в город.

      Одно это обращение с этим словом, сказанным как будто невзначай, вдруг осенило умы всех провожавших со двора отъезжавшего отца Савелия.

      Дьякон Ахилла первый сейчас же крякнул и шепнул на ухо отцу Бенефисову: “Это политика!”

      – Для чего ж мою трость везти в город, отец протопоп? – вопросил смиренно моргающий своими глазами отец Захария.

      – Для чего? А вот покажу, как нас с тобой люди уважают и помнят.

      – Алеша, беги, принеси посошок, – послал домой сынишку отец Захария.

      – Так, может быть, и мою трость тоже? – вопросил сколь умел мягче Ахилла.

      – Нет; ты свою перед собою содержи, – отвечал отец Савелий.

      – Что ж, отец протопоп, “перед собою”? И я же ведь точно так же… Тоже ведь внимания удостоен, – отвечал, слегка обижаясь, дьякон; но отец протопоп не удостоил его претензии никакого ответа и, положив рядом с собою поданную ему в это время трость отца Захария, поехал.

      Отец протопоп ехал, ехали с ним и обе наделавшие смущения трости, а дьякон Ахилла томился разрешением себе загадки: зачем Туберозов отобрал трость у Захарии.

      – Ну, что тебе? Что тебе до этого? Что тебе? – останавливал Захария томящегося любопытством дьякона.

      – Отец Захария, я вам говорю, что он сполитикует.

      – Ну, и сполитикует; а тебе что, ну и пусть сполитикует.

      – Любопытен предвидеть, в чем сие заключается. Урезать он не хотел – сказал: глупость; метки я советовал, – тоже отвергнул. Одно, что предвижу…

      – Ну, ну… ну что ты, болтун, предвидеть можешь?

      – Одно, что… драгоценный камень вставит.

      – Да; ну… ну куда же, куда он драгоценный камень вставит?

      – В рукоять.

      – Да в свою или в мою?

      – В свою, разумеется, в свою. Драгоценный камень – ведь это драгоценность.

      – Да, ну, а мою-то же трость он тогда зачем взял?

      Дьякон ударил рукою себя по лбу и воскликнул: “Ах я неясыть пустынная, сколь я, однако, одурачился!”

      – Надеюсь, надеюсь, что одурачился, – утверждал отец Захария.

      – Ничего, стало быть, теперь не отгадаешь!.. Но сполитикует; страшно сполитикует! – твердил дьякон и, ходя по своей привычке из одного знакомого дома в другой, везде заводил бесконечные разговоры о том, с какою бы это целию отец Туберозов повез в губернию обе трости?

      Благодаря суете,