На ножах. Николай Лесков

а! буренка! она один раз пьяному казаку весь хохол на кичке съела, а животина добрая… питает. Вы из Питера?

      – Да, из Питера.

      – Ученый?

      – Ну, не очень…

      Висленев рассмеялся.

      – Что так? Там будто как все ученые. К литературе привержены?

      – Да, я писал.

      – Статьи или изящные произведения?

      – Статьи. А вы с дядюшкой много читаете?

      – Одолеваем-таки. Изящную литературу люблю, но только писателей изящных мало встречаю. Поворот назад чувствую.

      – Как поворот назад?

      – А как же-с: разве вы его не усматриваете? Помните, в комедии господина Львова было сказано, что «прежде все сочиняли, а теперь-де описывают», а уж ныне опять все сочиняют: людей таких вовсе не видим, про каких пишут… А вот и отец Филетер идет.

      В это время на тропинке показался майор Форов. Он был в старом, грязном-прегрязном драповом халате, подпоясанном засаленными шнурами; за пазухой у него был завязан ребенок, в левой руке трубка, а в правой книга, которую он читал в то самое время, как дитя всячески старалось ее у него вырвать.

      – Чье же это у него дитя? – полюбопытствовал Висленев.

      – А это солдатское… работницы Авдотьи. Ее, верно, куда-нибудь послали; впрочем ведь Филетер Иваныч детей страшно любят. Перестань читать, Филетер: вот тебя гость ждет.

      Форов взглянул, перехватил в одну руку книгу и трубку, а другую протянул Висленеву.

      – Торочку вы не видали? – спросил он.

      – Нет, не видал.

      – А она к вам пошла. Вы по какой улице шли: по Покровской или по Рождественской?

      – По Рождественской.

      – Ну, значит, просмотрели.

      – А она в чем: в каком платье?

      – А уж я ее платьев не знаю. А журналов новых, отец Евангел, нет: был у Бодростиной, был и у Подозерова, а ничего не добыл. Захватил книжонку Диккенса «Из семейного круга».

      – Что ж, перечитаем: там «Габриэль и Роза» хороши.

      – А теперь пойдем закусить, да и в дорогу. Вы любите закусывать? – отнесся он к Висленеву.

      – Не особенно, а впрочем, с вами очень рад.

      – А вам разве не все равно, с кем есть?

      – Ну, не все равно. Да что же вы не спросите, кто мне шляпу обработал?

      – А что же мне в этом за интерес? Известно, что если у кого ризы обветшали, так значит ремонентов нет.

      – Чего ремонентов! это ваша корова!

      – Ну и что ж? Плохого князя и телята лижут.

      – Вы, Филетер Иваныч, чудак.

      – Ну вот и чудак! Я чудак да не красен, а вы не чудак да спламенели не знай чего. Пойдемте-ка лучше закусывать.

      – Только вина, извините, у меня нет, – объяснил Форов, подводя гостей к не покрытому скатертью столу, на котором стоял горшок с вареным картофелем, студень на поливеном блюде и водочный графинчик.

      – Да у тебя и в баклажке-то оскудение израилево, – заметил Евангел, поднимая пустой графин.

      – Что ж, нарядим сейчас послание к евреям, – отвечал Форов, вручая работнице графин и деньги.

      – А я ведь совсем водки не пью, – сказал Висленев. – Вы не обидитесь?

      – Чем