Тот день. Екатерина Кирилловна Русанова

не помню, как дошла до остановки, как приехал автобус и как села в него. Мое тело не принадлежало мне в тот момент, мы с ним буквально были по ту сторону баррикад. Разум летал где-то далеко-далеко, в черном небе, усыпанном миллиардами звезд, где не существует понятия времени, где нет никого, кроме меня и бесконечности, заготовившей экскурсию по этому измерению на столетия вперед. Тело же выполняло менее красивые функции: платило за проезд, искало место, куда можно упасть мешком картошки и больше не вставать, по крайней мере, пока в этом не появится нужды.

      Разум, все еще паря во вселенской темноте, периодически освещал ее воспоминаниями, которые я никогда б не возродила у себя в подсознании. Эпизоды прошлого появлялись один за другим на черном фоне, словно кто-то позади меня включил прожектор, и теперь, куда ни взгляни, я видела на старой кинопленке себя.

      На некоторых эпизодах фигурировал мой отец, всегда казавшийся мне настоящим красавцем. Он не был атлетически сложен, но и не был распущен. И пускай в многочисленных его ссорах с мамой, она часто упрекала его в слабости, синяки под глазами на мужском лице для меня всегда были показателем настоящей силы. Но я была ребенком, ничего не понимала в жизни, поэтому, если в детских глазах отражалось наливное яблоко, то в реальности оно было прогнившим. Так и случилось с синяками под глазами моего отца, на самом деле демонстрирующих дикую усталость и невыносимое угнетение от окружения.

      Пролетая мимо его лица в крупном плане, я ненадолго позволила взгляду задержаться: темно шоколадные волосы с еле заметными проседями на висах, – он был старше мамы, что каждый раз становились поводом для сплетен в нашем районе, – и эти завораживающие меня серые глаза, в которые случайно попала зеленая краска, не удержавшаяся на кисточки. Он улыбался, и улыбка его была широкой, даже если он не обнажал зубы.

      Вдруг я перестала лететь, вместо этого повисла в невесомости. Не прошло и минуты, как передо мной включился новый отрывок, и я поняла, что сейчас, возможно, случится что-то ужасное.

      –Брук, успокойся!

      –Успокоиться?!-кричала в ответ мама.-Нам придется переехать! И кто опять будет всем заниматься? Я?!

      Они стояли по двум разным сторонам обеденного стола, оба держались за края.

      –Что ты разоралась!-отец интенсивно тер свое лицо, пытаясь самому не взорваться.-Я не могу ничего сделать, можешь ты это понять или нет!? Ты ничего не смыслишь в таких делах, иди, получи образование сначала!

      –Это ты мне об образовании говоришь! Да кто мне сказал, когда я беременной ходила: «Брук, брось институт!», «Брук, я обеспечу тебя и ребенка!», «Вы не будете нуждаться ни в чем, Брук!»!

      –Ты у меня вот тут сидишь.-процедил отец, указывая двумя пальцами-розетками на горло.

      Мама кинула в того счета, а затем стала кидать все, что только попадалось под руку: полотенца, тарелки, стаканы.

      –Провались ты пропадом, Шон Мейси!-очередная посуда полетела в сторону мужчины.-Провались ты! Твои обещания! Твоя чертова работа! Уходи! Проваливай!

      Предметы летели все с большей ненавистью и разбивались о стены или о пол на кусочки.