Городская цыпочка на деревенском выгуле. Софи Сорель

дребезжащей телеге ее растрясло так, что болели ребра. Мироныч же всю дорогу болтал без умолку.

      – А все-таки правильная у тебя фамилия, Анюта. Непей-Пиво! Кто ж это пойло будет пить? – рассуждал Мироныч. – Я как-то попробовал. Эффекту с гулькин нос, а живот надулся, что барабан, и кажные пять минут до ветру хоцца. Не-е-е. Лучше уж первачка или самогоночки доброй. У нас Егоровна гонит – ух! Забористая! Вот это я понимаю, а то – пиво! Тьфу, раздери меня в дышло.

      Когда под стрекотню Мироныча они наконец-то подъехали к какому-то дому, Аня чувствовала себя так, будто по ней проехался танк, а то и два.

      Три окна большого двухэтажного строения были тускло освещены.

      Аня с трудом слезла с телеги и окинула вырисовывавшийся в свете единственного уличного фонаря дом оценивающим взглядом. Нет, это, бесспорно, не ее особняк на Рублевке, но весьма приличный дом. Сложен из толстых бревен, и видно, что построен он по современным чертежам. «Не так уж все и плохо», – обрадовалась Аня.

      Мироныч помог скинуть с телеги Анины чемоданы, а потом заискивающе посмотрел на нее.

      – Мироныч, неужто и в Сморчках на чай принято давать, – хмыкнула Аня, догадавшись, чего ждет дед.

      – Мне на чай не надо, а на первачок бы рублем разжиться. – Дед почесал лохматую бороду.

      Аня уже хотела съязвить и сказать, что Миронычу пора бы не о первачке думать, а о белых тапках, но, вместо едких слов, вынула из кошелька пятьсот рублей и сунула в руку Миронычу. «Я к нему по-доброму, глядишь, и он мне тут поможет чем», – подумала Аня.

      – Вот спасибо, – обрадовался дед. – Хорошая ты баба, Анюта, хоть с виду фифа-фифой. – А потом гаркнул: – Лев Лексеич! Лексеич!

      Дверь дома открылась, и на пороге показался высокий хмурый мужчина.

      – Вот, Лексеич, привез.

      Мужчина, заприметив в руке Мироныча, деньги, сказал:

      – Разжился, значит.

      Мироныч, сжав купюру, спрятал руку за спину.

      – Отдай! – потребовал мужчина.

      «Ого! – ахнула Аня. – Этот зверюга сейчас на деда накинется из-за пятисот рублей. Денег у него, что ли, совсем не водится? А дом вроде большой».

      – Мне дадено, не отдам, – возразил дед и запрятал денежку в… трусы, по крайней мере Ане показалось, что руку он сунул не в карман, а прямо в штаны.

      – Смотри, Мироныч, узнаю, что ходил к Егоровне, уволю к чертям собачьим, – пригрозил бородатый изверг.

      – Да Егоровна спит давно, не пойду я к ней, Лексеич, я ж обещал, – попятился Мироныч. – Ну, поехал я.

      Он заскочил на телегу и дернул лошадку. Та, протестующе заржав, поплелась в темень.

      Аня подняла глаза на возвышающегося на высоком крыльце мужчину, и ее взяла оторопь, слишком уж грозным был этот «Лексеич». «Он же обычный деревенский мужлан, – шептал внутренний голос. – Нашла перед кем тушеваться».

      – Как звать? – спросил мужчина.

      – Аня я.

      – По-нашему, Нюра, – кивнул он.

      – Я вам не Нюра! – пискнула Аня.

      – Меня зовут Лев Алексеевич, – не обратив никакого внимания на протест Ани, сказал он. – Сегодня переночуешь здесь, а завтра утром отведу тебя в твой