Все вечеринки вчерашнего дня. Руслан Галеев

вернулась за стол. Золотой свет приближающегося к горизонту солнца вернул городу утраченную сепию, но теперь это была сепия старых фотографий, в ней хотелось замереть и не двигаться. Шанти попыталась мысленно сосчитать выкуренные за день сигареты, потом так же мысленно махнула рукой и потянулась к пачке Давида. Закурила, подумав о том, что ради зрелища пронизывающих сигаретный дым лучей закатного солнца, можно простить любой вред здоровью.

      – Щекотливое дельце, – пробормотал, наконец, Давид.– Я бы не спешил сообщать о нем. Попаси пока этого Чилаго, послушай. Может, выплывет что-то конкретное. И да, пришли мне описание продавца. Попробую пробить его по нашей базе. Надо выяснить, что это за ублюдок.

      – У меня есть фотография.

      Когда Давид и Шанти выходили из мотеля – Давид через кухню, Шанти через центральную дверь, – Синдзюко уже наполовину скрылось за краем их уровня. Сквозь ставшую прозрачной атмосферную линзу снова хорошо был виден Барабан ассемблера. Приглядевшись, Шанти смогла различить даже две быстро двигавшиеся искорки рядом с ним. Челноки.

      В звездной системе, где была построена военная база Иводзима, было семь планет. Совершенно непригодных к жизни и не поддающихся терраформированию, но очень богатых. Челноки возили с них ресурсы и просто грунт, четко выполняя семилетнюю программу превращения «Иводзимы» из искусственной планеты в просто планету. Шанти подумала, что семь лет, это не так уж много, и все, ради чего суетятся в космическом вакууме искорки, произойдет при ее жизни. По-крайней мере, в это очень хотелось верить.

      9

      Игги

      Игги обесточил внутренние помещения рынка с собственной консоли, – пискнул модуль над воротами, сообщая об автоматическом включении сигнализации, – и медленно двинулся к станции фуникулеров. На Мусорной улице было непривычно безлюдно. За все эти годы Игги задержался так поздно первый раз. Сначала, чтоб посмотреть повтор матча между «Синими муравьями» и «Кусто». Дома видеомодуль так и валялся разобранный, все руки не доходили. А потом, когда матч уже закончился, Игги почему-то не пошел домой, а стал ходить по этим коридорам между пластиковыми кабинками торговцев, туда-сюда. Странно это было, идти тут и слышать собственные шаги. На рынке и в малолюдные дни стоит дикий гвалт, а тут – тишина. Ну, не совсем тишина, но звуки, которые здесь теперь жили, тоже были совсем непривычные. Жужжали под сводами ангара бесполезные камеры, меняя направление съемки, – как же забраться на такую верхотуру и протереть им линзы? – пищали датчики сан-эпидем службы, шуршал по своим делам старый бот-уборщик, похожий на учителя физики из новоанглийского детства Игги. Мистера Чарльза Марблдога. Он не попал в первую очередь эвакуации, не прошел по возрастному цензу, как и дед Игги. А второй очереди так и не случилось. Но Игги от этой мысли поторопился избавиться, не любил он об этом думать.