Когда просыпаются орхидеи. Рика Иволка

словно был им равным. Ну ничего. Не всем с рождения дано послушание. Мэл достался породистый, но своевольный питомец, и его еще предстоит воспитать. И в этом ей тоже нельзя упасть в грязь лицом. Матушка будет наблюдать, сравнивать, делать выводы. Малврае должна показать, что достойна.

      – Дитя ночи, – заговорила первая жрица, и вторая протянула Мэл ладонь с хозяйской меткой. – Готова ли ты принять власть над этим созданием?

      – Готова.

      – Готова ли ты даровать ему свой удар, когда то будет нужно, и свою похвалу, когда он того заслужит?

      Только если заслужит, подумала Мэл, строго глядя в синие глаза дерзкого дэва. Что-то подсказывало ей, что ударов им предстоит куда больше, нежели похвалы.

      – Готова.

      – Тогда прими эту хозяйскую метку, дева Алеанурден.

      Мэл взглянула на протянутую ладонь. Узелок магического плетения пульсировал в ней, переливался лиловым свечением – цветом Богини. Ее любимый оттенок ночи, как гласят писания. Это довольно болезненная процедура, сказала матушка… Не медли, сказала она сама себе, и решительно сжала ладонь жрицы, к своему удивлению – не почувствовав боли. Неужели леди Бризанна просто подшутила над ней?

      Первая жрица воздела руки к малому куполу и запела. Вторая жрица закрыла глаза, и паучья метка на внешней стороне ее век вспыхнула сиянием пурпура. Петелька, зажатая меж ладонями, запульсировала чаще, начала жечь и словно бы увеличиваться, прорезаясь в руку Мэл.

      Голос первой нарастал, как шум ветра в узких коридорах подгорных пещер. На высокой ноте ладонь второй жрицы сжала руку Мэл крепче, впиваясь в кожу ногтями. На следующей высокой ноте ладонь с заготовленной рабской меткой схватилась за плечо дэва, и он впервые за долгое время издал хоть какой-то звук – болезненно зашипел. Шипение перешло в крик, когда голос первой жрицы достиг оглушающих высот, и тогда Мэл поняла, о чём говорила мать.

      Магическая метка разрывала ее плоть, обвивала руку до локтя и выше к плечу, прорастала в грудину, цепляясь за мышцы и жилы. Заныла челюсть – так сильно Малврае сжала зубы, чтобы не вторить крику слабого дэва. Сквозь пелену боли, она видела, как плетение прорастает и в него, раскалывая скульптурную гладкость кожи, крепко обвиваясь вокруг покрасневшей от натуги шеи, испещренной дорожками напряженных жил. В руку госпожи прорастала плеть, на шее раба – вечный ошейник. Спустя мгновение все стихло, и плетение истаяло, впиталось, словно прячась под кожей. Мэл ощутила, как вдоль ее виска медленно стекает капля пота.

      – Была – дева, теперь – госпожа, – шепнула матушка, сжав обеими руками ее плечи. – Поздравляю, дорогая.

      Синеглазый раб смотрел на нее снизу-вверх, щурясь от боли. Этот раздражающе прямой взгляд… Он хочет что-то сказать, внезапно осознала Мэл, всё это время он будто бы хочет что-то ей сказать. Но и в этот раз дэв ограничился только взглядом.

      Из залы Малврае вышла опустошенной и в то же время преисполненной. Необходимость сдерживать крик боли отняла у нее силы, однако приобретённая власть пьянила.