Семь сестер. Атлас. История Па Солта. Люсинда Райли

волосами. Он направился к нам нетвердой походкой, и мне показалось, что он немного пьян.

      – Нижайше прошу прощения, – произнес он. – Перед вашим приходом я провел урок с другим учеником и решил немного отдохнуть. Боюсь, я заснул.

      Он протянул руку Эвелин, и она неохотно пожала ее.

      – Извините, мадам и юный мсье, – повторил он. – Я целыми днями работаю здесь, а по ночам часто лежу без сна. Итак, мадам, поскольку вы доставили драгоценный груз, почему бы вам не спуститься на лифте и не подождать в вестибюле, где есть удобные кресла? Скажите Виолетте, что Иван просит принести вам чаю или кофе, чего изволите отведать.

      Эвелин облегченно выдохнула, но она явно сомневалась, стоит ли оставлять меня с незнакомым человеком, изъяснявшимся в старомодном и высокопарном стиле. Наконец усталость победила, и Эвелин кивнула.

      – Когда закончишь, сразу спускайся вниз, – обратилась она ко мне. – Ты понимаешь, Бо?

      Я кивнул.

      – Вы знаете, что он немой? – спросила она мсье Ивана.

      – Да, но музыка будет говорить за него, не так ли?

      Он открыл дверь и пригласил меня в комнату.

      Даже вечером, когда я сделал запись в своем дневнике, – а потом другую запись в тайном дневнике, который вы читаете, – у меня оставались лишь смутные впечатления от времени, проведенного в обществе мсье Ивана. Я помню, что первым делом он предложил мне исполнить то, что назвал моими «композициями для вечеринки». Потом он достал партитуру для проверки моего умения читать с листа, а затем взял собственную скрипку и сыграл ряд гамм и арпеджио, которые мне нужно было воспроизвести. Все это происходило очень быстро. Наконец он подвел меня к маленькому деревянному столу со стульями и велел сесть.

      Мсье Иван отодвинул стул, выругался и посмотрел на свой палец. Потом сказал что-то еще, и я понял, что он говорит по-русски.

      – Вот еще и заноза, которую мне придется вытаскивать сегодня вечером. Некоторые мелочи жалят больнее всего, согласен?

      Я кивнул, хотя от моего согласия или несогласия ничего не зависело. Мне хотелось угодить этому человеку больше, чем кому-либо другому после разлуки с папой.

      – Как мы будем общаться, если ты не говоришь?

      Готовый к этому вопросу, я достал из кармана бумагу и карандаш.

      – Тебя зовут Бо?

      «Да», – написал я.

      – Сколько тебе лет?

      «Десять».

      – Где твои родители?

      «Моя мать умерла, и я не знаю, где мой отец».

      – Откуда ты родом?

      «Не знаю».

      – Я тебе не верю, юный мсье, и у меня уже есть кое-какие подозрения, но мы едва знакомы. Кроме того, все мы, эмигранты, не любим просто так делиться личной информацией, верно?

      «Да», – написал я, тронутый его пониманием и тем, что он не считает меня ребенком со странностями, как все остальные.

      – Кто научил тебя играть на скрипке?

      «Папа».

      – Сколько времени прошло после твоего последнего урока?

      «Три или четыре года».

      – Мне