Эстафета. Кто следующий?. Анатолий Сахоненко

были голые: ни носков, ни тапок. Левая рука покойного была вытянута вдоль тела, правая, которой он держал пистолет, безвольно откинулась с дивана на пол. Орудие самоубийства лежало тут же, на ковре. Вся сложившаяся картина говорила о том, что человек принял добровольное решение уйти из жизни. Поза его была спокойна и расслаблена. Вот только лицо вносило явный диссонанс в это предположение. Выражение на нём, даже сквозь посмертные судороги, прямо кричало о невероятном страдании, о мучениях, перенесённых перед смертью. Складывалось ощущение, что несчастный, долгое время, был угнетаем каким-то неизлечимым недугом, приносившим ему жестокие боли.

      Он прошёлся по комнате. Ковровое покрытие, с островками проплешин и обтрёпанное по краям, хотя всё ещё достаточно толстое, заглушало шаги. Стены были обклеены давно не менянными, бумажными обоями, когда-то яркими и имевшими презентабельный вид, но со временем выцветшими и потерявшими остатки свежести. Везде, на всех предметах, лежала пыль. Стекло в серванте было заляпано отпечатками пальцев, книги не стояли упорядоченно – корешками наружу, а были навалены вповалку, как попало. Пол тоже не отличался чистотой – кое-где валялись обрывки бумаги, нитки, а под столом и хлебные крошки. Липкое пятно на одном из стульев – видимо, что-то пролили, а вытереть, так и не удосужились. Уборка здесь явно была не в почёте. Но вот пустых бутылок, из-под алкоголя, традиционных спутников таких жилищ, он нигде не увидел.

      – Послушай – он опять обратился к Глебу – А бутылок то нет…вы на кухне смотрели?

      Тот понял его сразу, с полуслова – Нет, на кухне тоже нет. Я думаю, он не был алкоголиком!

      – Да? Интересно, кем же он был…А жена, дети? Есть кто-то?

      – Вроде, как нет. Это со слов соседа, да и в паспорте отметок нет! Но и так…по всему видно, что он один жил. Но будем ещё уточнять – оперативник, помявшись, спросил – Пётр Сергеевич, мы тогда поедем? У нас летучка скоро.

      – Да, конечно, забирайте ноутбук и телефон, отдадите технарям в отделе, пусть покопаются. Поезжайте. Дальше их дело! – он кивнул на криминалистов, которые деловито раскладывали свои инструменты, приняв эстафету у опергруппы – А я на кухню загляну, и к соседу.

      Он вышел из комнаты. В полутёмной прихожей, освещаемой лишь тусклым бра, одна лампа у которого перегорела, а пластмассовый плафон оплавился, всё говорило о том, что покойный действительно жил один – настенную вешалку украшало лишь мужское пальто, да старая ветровка, а на обувной полке приютились расхлябанные кроссовки и ботинки, стоптанные и со стёртыми подошвами. И вешалка и полка тоже находились в состоянии близком к аварийному – вешалка, из-за вылетевшего крепления, покосилась набок и посередине не хватало пары крючков, а расшатанная, хлипкая полка была забрызгана уличной грязью, уже присохшей, но так и не дождавшейся тряпки. На коврике у входа скрипел под ногами песок. Он наклонился и тщательно осмотрел обувь – ни на ботинках, ни на кроссовках не было видно каких-либо следов недавнего пребывания на улице, что при дождливой погоде,