Сомнамбулы: Как Европа пришла к войне в 1914 году. Кристофер Кларк

После окончания холодной войны глобальная система биполярной стабильности уступила место более сложному и непредсказуемому комплексу сил, включая угасающие империи и новые, восходящие державы, – положение дел, напоминающее Европу 1914 года. Это смещение точки зрения на историю побуждает нас переосмыслить процесс втягивания Европы в Первую мировую войну. Принять этот вызов – не значит скатиться к вульгарному переписыванию прошлого в угоду потребностям настоящего, но скорее – признать наличие тех особенностей прошлого, о которых мы, благодаря обновленной перспективе, можем получить более ясное представление.

      Среди этих особенностей – балканский контекст зарождения войны. Одним из белых пятен в историографии Июльского кризиса является Сербия. Во многих исследованиях убийство в Сараеве рассматривается только как предлог – событие, имевшее слабое отношение к реальным силам, взаимодействие которых привело к конфликту. В одной из недавних блестящих работ, посвященных началу войны в 1914 году, провозглашается, что «двойное убийство [в Сараеве] как таковое не значило ничего; к мировой войне привело именно то, каким образом было использовано это событие»[17]. Преуменьшение сербского и вместе с тем более общего балканского измерения этой истории началось уже в ходе Июльского кризиса, послужившего ответом на убийство в Сараеве, но позднее перешедшего в геополитическую фазу, в масштабах которой Сербия и ее действия заняли подчиненное место.

      Изменение претерпел и наш «нравственный компас». То, что одним из государств – бенефициаров Первой мировой войны стала Югославия (где доминирующей нацией были сербы), казалось, косвенно оправдывало действия человека, спустившего курок 28 июня, безусловно, таково было мнение югославских властей, отметивших место, где он сделал это, отлитыми в бронзе следами террориста и мемориальной доской, прославлявшей это как «первые шаги к свободе Югославии». В эпоху, когда национальная идея еще казалась человечеству многообещающей, оно интуитивно сочувствовало южнославянскому национализму и не испытывало симпатии к громоздкому сообществу многонациональной империи Габсбургов. Югославские войны 1990-х годов напомнили нам о смертельной опасности национализма на Балканах. Сегодня, после событий в Сребренице и осады Сараева, нам сложнее думать о Сербии только как о жертве или объекте политики великих держав – и легче рассматривать сербский национализм как самостоятельный исторический фактор. С позиций сегодняшнего Европейского союза мы склонны более сочувственно – или, по крайней мере, менее презрительно – смотреть на ушедшую в небытие «лоскутную» Австро-Венгерскую империю Габсбургов.

      Наконец, нам теперь уже не столь очевидно, что двойное убийство в Сараеве следует считать простым эксцессом, лишенным реального причинного влияния на последующие события. Атака на Всемирный торговый центр в сентябре 2001 года

17

Richard F. Hamilton and Holger Herwig, Decisions for War 1914–1917 (Cambridge, 2004), p. 46.