Восемь мечей. Джон Диксон Карр

роману. Донована это впечатляло. Он представлял себе этакого персонажа в смокинге, с демонической внешностью, острыми усиками и пронзительным взглядом, то и дело разоблачающего какой-нибудь заговор по краже чертежей новейшей электромагнитной пушки.

      Но сейчас он не смел задавать полковнику вопросы не только из-за того, что тот за обедом был мрачен и растерян, но и потому, что это привлекло бы внимание отца. Епископ Мэплхэмский был занят доктором Феллом.

      Днем они выехали из Лондона на машине Стендиша, и епископ все еще рассказывал, как все его усилия свело на нет неудачное стечение обстоятельств. Как он ошибался (и он открыто признавал это), думая, что горничная Хильда Доффит была ловкой и печально известной Джейн Пикадилли, и как это поставило его в неловкое положение. Как он действительно видел Льюиса Спинелли на гераниевых клумбах и как превратно его поведение было истолковано полковником Стендишем, и все из-за чьей-то дурацкой шутки над преподобным Джорджем Примли с переодеванием в привидение.

      Хью Донована, надо признать, этот розыгрыш заинтересовал и позабавил. Он с нетерпением ждал встречи с шутником, который, воспользовавшись печальной славой полтергейста, швырнул в викария чернильницей. Но было ясно, что полковника эти объяснения не вполне удовлетворяли, и у него еще оставались сомнения насчет поведения епископа.

      С ветерком проехав по сельской местности, в четыре часа они уже свернули с лондонской дороги к деревне под названием Бридж-Эйт. День стоял жаркий. Дорога вилась по проселкам и лощинам, укрытым кленовыми кронами; а пчелы то и дело вылетали со стороны живой изгороди, врезаясь в лобовое стекло, что приводило Стендиша в бешенство. На западе Донован видел дымок, поднимающийся от красных крыш пригородов Бристоля; прямо-таки вариация на тему сельского пейзажа с крытыми соломой домиками. Кругом были луга, желтеющие лютиками, и коровы паслись на них с бесстрастностью завсегдатаев нудистского пляжа. Встречались и каменистые пустыри, и неожиданные ручейки, и темные перелески, сгрудившиеся на склонах холмов. И все прочее, что можно встретить, путешествуя по сельской местности. Он глубоко вдохнул. И снял шляпу, не обращая внимания на то, что ему может напечь голову. Вот оно – здоровье.

      О Нью-Йорке он мог думать лишь с сожалением. Каким же ослом надо быть! Запереться в квартире, чтобы двенадцать разных радиопередач орали тебе в уши, и чтобы дети визжали на всю Кристофер-стрит и обжигающий ветер с шуршанием гонял мусор по дороге, и чтобы чудовищно ревела под окнами забитая машинами Шестая-эль-авеню. Грусть. Грусть-тоска. Он уже воображал себе своих несчастных друзей, шатающихся от одного излюбленного заведения к другому, растрачивающих себя, опуская пятицентовые монетки в щель автомата, тянущих за рычаг и получающих лишь ряд лимончиков за все свои труды. Неподалеку от Шеридан-стрит один из этих бедолаг сегодня будет с маниакальной сосредоточенностью ученого отмерять по каплям джин в стеклянный