Последнее лето. Анастасия Мальцева

Он только смотрел на мать, потянувшую его за собою во тьму.

      Вот они уже в поле. Пробираются сквозь неспелые колосья, облепленные тлёй и клопами. Ветер ворошит короткие волосы Паши. Перебирает, как те самые колоски. Мамины волосы, длинные – длиннее, чем помнил их Паша – развеваются и охаживают его лицо и шею. То обматывают, будто бы слишком уж туго, то сползают, как бегущие от испуга змеи.

      – Мама.

      Мама молчит. Продолжает идти, омываемая светом луны.

      – Мама… а как ты умерла?

      – Я? – она поворачивается, не останавливаясь, со своей огромной улыбкой. – А разве я мёртвая?

      – Но… я же видел… видел…

      – Ты веришь всему, что видишь? – она отвернулась и ускорила шаг.

      Паша тоже поторопился, еле пробираясь сквозь мягкий грунт. Вдалеке закаркала ворона. Только сейчас Паша заметил, что мама по-прежнему выше него на три головы, хотя он уже почти что догнал отца.

      Ворона каркнула громче, и мама припустила бежать. Паша старался не отставать, но с трудом поспевал за нею. Луна плясала по чёрному беззвёздному небу, и казалось, что они смогли её обогнать. Теперь она светила им в спины, и вместо угрюмого мрака за кромкой поля Паша сумел разглядеть заросли высокой крапивы. Вокруг тянулись во тьму огромные сосны, лысыми своими ногами подпирая разлапистые кроны.

      – А вот и мы!

      Паша посмотрел по сторонам.

      – С кем ты говоришь?

      Не успел он закончить вопрос, как из-под крапивы поднялся он, Марат. В гниющих ранах копошились жирные черви. Мама наконец отпустила Пашину руку, и Марат потянулся к нему. Паша отступил, но споткнулся. Марат засмеялся.

      – Ну что, малой, помнишь, как пожелал мне тогда сдохнуть?

      Паша мотал головой, мелко-мелко. Сердце колошматило в рёбра – того и гляди проломит. По пальцами крошечными лапками засучили жучки, забегали.

      – Эх, Пашка-Пашка, – Марат открыл огромную пасть, и из неё потянулись длинные черви.

      Они извивались по Пашиной коже, обвивали его шею и руки.

      – Паш!

      Он зажмурился, свернулся калачиком.

      – Паша!

      Вот они уже обвили его всего, стиснули крепко, как огромнейшие удавы.

      – Паш!

      Папа?..

      Паша нерешительно приоткрыл глаза.

      – Ба?..

      Над ним нависали знакомые лица: папа и бабушка. Оба испуганные, оба с трудом различимые от яркого света в глаза.

      – Ма, убери фонарь, слепишь.

      Зоя Захаровна заохала и опустила руку.

      – А мама? – Паша подскочил. – Где мама?!

      – Паш, ты чего? Приснилось чего, да? Пойдём в дом.

      Приснилось?..

      Поодаль виднелись огни дома, одного-единственного не спящего в полуночной тьме. Луна уже не была столь истерически яркой и жирной. Никакого Марата и червей. Ни мамы.

      – На, – папа заботливо опустил свою рубашку Паше на плечи. Сам остался в старой алкоголичке. Поправил шарф, намотанный на Пашину шею, сразу стало легче дышать. – Запрыгивай, – подставил спину, как в детстве.

      – Сам дойду, – не престало пацанам на загривках кататься – маленький, что ли?

      – Ну