Огнем и мечом. Генрик Сенкевич

были воины в красной придворной форме и в волчьих шапках. Один, сидевший на добром коне, по виду командир, спрыгнув на землю, подошел к лежащему и спросил у кого-то:

      – Ну что, вахмистр? Живой он или нет?

      – Живой, пан наместник, хрипит вот, арканом его придушило.

      – Кто таков?

      – Не татарин, важный кто-то.

      – Оно и слава богу.

      Наместник внимательно пригляделся к лежащему человеку.

      – По виду гетман, – сказал он.

      – И конь у него – аргамак редкостный, какого и у хана нету, – ответил вахмистр. – Да вон его держат!

      Поручик поглядел, и лицо его просветлело. Рядом двое солдат держали и вправду отменного скакуна, а тот, прижимая уши и раздувая ноздри, протягивал голову и глядел устрашенным глазом на лежащего хозяина.

      – Уж конь-то, конечно, наш будет? – поспешил спросить вахмистр.

      – А ты, подлая душа, христианина в степи без коня оставить хочешь?

      – Так ведь в бою взятый…

      Дальнейший разговор был прерван вовсе уж громким хрипением удавленного.

      – Влить человеку горелки в глотку! – сказал наместник. – Да пояс на нем распустить.

      – Мы что, тут и заночуем?

      – Тут и заночуем! Коней расседлать, костер запалить.

      Солдаты живо бросились исполнять приказания. Одни стали приводить в чувство и растирать лежащего, другие отправились за очеретом, третьи разостлали для ночлега верблюжьи и медвежьи шкуры.

      Наместник, не беспокоясь более о полузадушенном незнакомце, расстегнул пояс и улегся возле костра на бурку. Был он очень молод, сухощав, черноволос и весьма красив; лицо имел худое, а нос – выдающийся, орлиный. Взор наместника пылал бешеной отвагою и задором, но выражение лица при этом не теряло степенности. Значительные усы и давно, как видно, не бритая борода вовсе делали его не по возрасту серьезным.

      Тем временем двое солдат стали готовить ужин. Они пристроили на огне заготовленные бараньи четверти, из тороков вытащили несколько дроф, подстреленных днем, несколько куропаток и одного сайгака, которого солдат тут же принялся обдирать. Костер горел, отбрасывая в степь огромный красный круг. Удушенный стал потихоньку приходить в себя.

      Какое-то время водил он налитыми кровью глазами по незнакомцам, затем попытался встать. Солдат, прежде разговаривавший с наместником, приподнял лежавшего, подхватив под мышки; другой сунул ему в руки обушок, на который неизвестный тяжело оперся. Лицо его с надувшимися жилами оставалось багровым. Наконец сдавленным голосом он прохрипел первое слово:

      – Воды!

      Ему дали горелки, которую он пил и пил, и, как видно, не без пользы, потому что, оторвавшись наконец от фляги, спросил уже более отчетливым голосом:

      – У кого это я?

      Наместник встал и подошел к нему:

      – У тех, кто вашу милость спасением подарили.

      – Значит, не вы накинули аркан?

      – Наше