Потоп. Огнем и мечом. Книга 2. Генрик Сенкевич

А знаешь ли ты, что он сделал?

      – Откуда же мне знать?

      – В годину войны, когда отчизна была унижена и грозный Хмельницкий праздновал победу, он и не подумал пойти на поиски девушки. Страдания свои принес на алтарь Богу и под начальством Иеремии сражался во всех битвах, а под Збаражем покрыл себя такой великой славою, что и теперь имя его все повторяют с уважением. Сравни же, милостивый пан, его поступок и свой, и ты поймешь разницу.

      Кмициц молчал, покусывая ус.

      – И Бог вознаградил Скшетуского, – продолжал Володыёвский, – вернул ему девушку. Сразу же после битвы под Збаражем они поженились и уже троих детей родили, хотя он не перестал служить. А ты, чиня усобицу, помогал тем самым врагу и сам чуть не лишился жизни, не говоря уж о том, что дня два назад мог навсегда потерять невесту.

      – Как так?! – садясь на постели, воскликнул Кмициц. – Что с ней случилось?

      – Ничего с ней не случилось, только нашелся кавалер, который просил у нее руки и желал взять ее в жены.

      Кмициц страшно побледнел, запавшие глаза его сверкнули гневом. Он хотел встать, даже на минуту сорвался с постели и крикнул:

      – Кто он, этот вражий сын? Христом Богом молю, говори!

      – Я! – ответил Володыёвский.

      – Ты? Ты? – в изумлении спрашивал Кмициц. – Как же так?

      – Да вот так.

      – Предатель! Это тебе так не пройдет!.. И она – Христом Богом молю, говори все! – она приняла твое предложение?

      – Наотрез отказала, не раздумывая.

      На минуту воцарилось молчание. Кмициц тяжело дышал, впившись глазами в Володыёвского.

      – Почему ты называешь меня предателем? – спросил тот у него. – Что я тебе, брат или сват? Что я, обещание нарушил, данное тебе? Я победил тебя в равном поединке и мог поступать, как мне вздумается.

      – По-старому один из нас заплатил бы за это кровью. Не зарубил бы я тебя, так из ружья бы застрелил, и пусть бы меня потом черти взяли.

      – Разве что из ружья застрелил бы, потому на поединок, не откажи она мне, я бы в другой раз с тобою не вышел. Зачем было бы мне драться? А знаешь, почему она мне отказала?

      – Почему? – как эхо повторил Кмициц.

      – Потому что любит тебя.

      Это было уж слишком для слабых сил больного. Голова Кмицица упала на подушки, лоб покрылся потом, некоторое время юноша лежал в молчании.

      – Страх как худо мне, – сказал он через минуту. – Откуда же ты знаешь, что она… любит меня?

      – Глаза у меня есть, вот я и гляжу; ум у меня есть, вот я и смекаю, а уж после отказа в голове у меня все прояснилось. Первое: когда после поединка пришел я сказать ей, что она свободна, что я зарубил тебя, она обмерла и, вместо того чтобы меня поблагодарить, вовсе пренебрегла мною; второе: когда несли тебя сюда Домашевичи, она, словно как мать, твою голову поддерживала; третье: когда сделал я ей предложение, она так ответила мне, будто оплеуху дала. Коли этого тебе мало, стало быть, ты просто упрям и неразумен…

      – Если