Три глотка одиночества. Наталья Юрьевна Царёва

никогда не оставляя меня одну, молчаливый и мрачный, готовый вытащить меня из самой отвратительной неприятности, в которую я угожу.

      Но я не так уж и часто попадала в неприятности. Мне хотелось, конечно же, выглядеть перед Сергеем в самом лучшем свете.

      Он вообще-то редко меня хвалил, но однажды сказал:

      – Ты быстро учишься.

      Странно так сказал, словно бы даже с неодобрением.

      Я смущенно улыбнулась.

      – Ты не рад? Я ведь буду такой же, как ты, совершенно необыкновенной. Ты не хочешь, чтобы я была такой?

      Неужели ты думаешь, что я забуду тебя?

      – Я пришла к тому, что сейчас, укрытая полами твоего плаща. Неужто ты думаешь, я забуду тебя?

      Смогу тебя забыть?

      Мой темноглазый друг, ты слишком наивен. Таких, как ты, не забывают. Их помнят. Их бережно хранят в памяти, каждый жест, каждый взгляд их хранят, самый звук их имени молчаливо берегут в темной глубине рта. Не произносят всуе и все же помнят.

      До самой смерти помнят, темноглазый мой друг.

      – Нет, я не боюсь. Ты, наверное, меня не забудешь. Многое будет тебе меня напоминать.

      Я улыбаюсь. Как идиотка улыбаюсь, любой намек на нечто общее у него и меня мне приятен.

      Мне так приятно просыпаться и идти на кухню варить ему кофе…

      Мне так приятно болтать с ним о погоде, политике и лунах Юпитера…

      Мне так приятно быть рядом с ним, просто быть, просто рядом…

      – Но ты быстро учишься.

      Это что, что-то значит?

      Спрашиваю глазами.

      – Конечно.

      Что?

      – Несколько позже. Не торопи события, ладно, Анечка? Не стоят они того, чтобы их торопить.

      И я, естественно, соглашаюсь. Я теперь всегда соглашаюсь с Сергеем. Не то, что бы он меня себе подчинил, просто я вдруг признала его как наставника и очень хорошего друга.

      Просто признала.

      А он учил меня разным новым вещам, удивительным, необыкновенным вещам.

      Он учил меня всему.

      Но он не учил меня по-другому жить и не учил становиться иной, и поэтому я была все той же Аней, которую он встретил когда-то на Летнем в сумрачном Пскове.

      О родном городе я давно уже не вспоминала. А жаль, это был хороший город, и я его по-своему даже любила. Без всякого дурацкого патриотизма, просто за то, что много замечательного случалось со мной в его белых сияющий стенах. Да и за их пределами, если на то пошло… И пускай здесь я впервые познала кисловато-горький вкус иссиня-черного отчаяния, и пускай были у меня тут довольно-таки неласковые, недобрые времена, но ведь здесь я впервые встретила Сергея.

      И это искупляло все: все мои муки и всю мою бессонницу, все мое отчаяние и одиночество – это весь мир искупить бы могло.

      Весь этот паскудный, идиотский, не единожды стукнутый мир…

      Все у нас с Сергеем было хорошо. Только не могло это, видно, продолжаться вечно. Никак не могло, ибо «такова природа вещей». Но вот кто бы мог подумать, что все кончится так, так пошло и так жестоко?

      Кто бы мог подумать, в самом-то деле…

      4.

      Я