Полковник милиции Владислав Костенко. Книга 5. Тайна Кутузовского проспекта. Юлиан Семенов

в Узбекистан, а Павлов с Савицким крепко дружил, ему мог открыться, только ему, никому больше.)

      …Как всегда, выручил майор Глинский; позвонил в крошечный кабинетик ресторанного бухгалтера через десять минут, продиктовал телефон полковника Павлова (генерала, значит, так и не дали, отметил Костенко, а ведь сулили, на кресте божились); живет в Ташкенте. «Капитан Строилов сбился с ног, вас ищет, если будет спрашивать, что сказать?» – «Промолчи». – «Он въедливый». – «А ты будь умным»…

      …Услыхав сонный голос Павлова, Костенко понял, что в Ташкенте сейчас раннее утро; извинился:

      – Я могу к тебе вылететь, если подтвердишь, что Савицкий рассказывал про кончик…

      Зевнув, Павлов поинтересовался:

      – Ты уже на пенсии?

      – Да.

      – А я еще нет… Так что приезжай через три месяца и двадцать семь дней…

      – Будет поздно.

      – Это твой вопрос, Костенко.

      – Ответ понял.

      – Ждал другого?

      – В общем-то – да.

      – Зря. Все возвращается на круги своя… Не бейся жопой об асфальт, мой тебе добрый совет…

      Костенко вернулся к столу, посмотрел на пустую бутылку. Степанов понял его:

      – Поздно уже… Едем ко мне на чердак. Там и добавим…

      Степанов жил на двенадцатом этаже, один. Дети теперь наведывались к нему редко – свои заботы; в одной комнате пытался работать, освободив крохотный пятачок на письменном столе, захламленном старыми верстками, записями и корреспонденцией. Вторая комнатка, заваленная книгами (стеллажей не хватало), горнолыжными ботинками, альпинистскими пуховками, мыслилась как спальня, хотя обычно обваливался он у себя в кабинете на узенькую кушетку, застланную буркой, которую ему подарил на Домбае Миша Лотоков, самый ранимый и нежный черкес изо всех, кого так любил Степанов; больше разве что любил Магомета Конова, но тот не черкес, тот человек мира, личность особой ковки, таких бы менеджеров нам с миллион – не дали б завалить перестройку… За что нам такой удел: отдавать на закланье молоху нищей и злобной зависти лучших людей страны?!

      – Посмотри, что в холодильнике, – сказал Степанов, – а я выдам пару звонков, газета идет в печать, мои работают до утра…

      В холодильнике было три плавленых сырка, немного масла, несколько яиц и два ломтика колбасы. В морозилке лежала ледянющая бутылка «посольской», две свекольных котлеты и куриная нога.

      Жаль Митьку, подумал Костенко, хотя он сам избрал свой удел. Неужели все люди творчества обречены на одиночество? Живут в себе, внутри постоянно движется что-то, ищет выхода, мучает. Я-то его не всегда могу терпеть, а как женщина? Ей другое потребно, ей хочется всегда и во всем покорной ясности, надежности, изначальных гарантий… Да, «гарантии» скорее мужское понятие, завязано на политику и бизнес… Политика – одно, мужчина и женщина – другое, непересекаемость… Кто это сказал: «Только гений не боится жены»? А-а, это Митька вспоминал Твардовского…

      Костенко включил газ, вымыл сковородку, порезал тоненько плавленые сырки, положил их в расплавившееся масло (какой-то