Керенский. Пока дышу – надеюсь. Алексей Птица

оставив после себя два трупа и ощущение крутых перемен.

      И они не замедлили сказаться. Керенского доставили сначала в министерство, оказав первую помощь, после чего отправили в госпиталь, располагающийся в Зимнем дворце, где он и остался на ночь.

      О его освобождении ещё никто не знал, а судя по не удивлённому лицу врача, оказывавшего первую помощь, здесь вообще не интересовались ничем, кроме больных. Керенский лежал на койке и усиленно размышлял о том, как быть дальше. На входе дежурила его персональная охрана.

      После освобождения он решил было сразу же послать своих подчинённых и арестовать эсеров: и Савинкова, и Чернова. Но, немного подумав, отказался от этой мысли. О его ночном приезде в госпиталь никто ещё пока не знал. Ему снова оказали медицинскую помощь, благо ничего серьёзного не было, а после неё он задержал и доктора, и медсестру для разговора.

      – Доктор, – обратился он к хирургу, который зашил его потрёпанный ударом скальп, – вам и вашей сестре милосердия нужно воздержаться три дня от упоминания того, что я лечусь у вас. Это крайне необходимо.

      Тот пожал плечами, а медсестра удивлённо мигнула глазами.

      – Мне нужен отдельный угол в любой палате и сестра, персонально закреплённая за мной. Это нужно всего на три дня. Вам заплатят за молчание, но никто не должен об этом узнать. Вы получите солидную премию, в противном случае, революция вас не пощадит.

      Сестра недоумённо переглянулась с доктором.

      – Да, вы поневоле влезли в политические дрязги, и теперь вам выгоднее будет придерживаться полного молчания. Как говорится, молчание – золото, а болтовня – беда. Вы меня понимаете, уважаемый эскулап?

      Доктор кивнул, не в силах промолвить и слова.

      – Отлично, а теперь попрошу всех оставить меня наедине с доктором.

      Медсестра и двое охранников отошли далеко в сторону, оставив Керенского и доктора.

      – Доктор, вы видите мои раны?!

      Доктор, по фамилии Миргородский, преодолев свои противоречивые эмоции, ответил.

      – Да, конечно.

      – Они серьёзные?

      – Нет. У вас сотрясение мозга средней тяжести. Разорвана кожа на затылке, мы зашили её, ничего страшного. Через пару недель вы забудете об этом.

      – Отлично. Тогда, уважаемый доктор, мне очень нужен шрам на лице.

      – Что, простите?

      – Мне нужна рана на лице, которая позже должна превратиться в шрам, в довольно заметный шрам, и это нужно мне лично.

      Миргородский весьма сильно удивился.

      – Зачем это вам?

      – Вы сможете мне разрезать лицо таким образом, чтобы остался заметный шрам? Глубоко резать не надо, но шрам должен быть отчётливо виден.

      – Ммм, – доктор опешил и засомневался, но, в конце концов, ответил, – да, несомненно, смогу.

      – Прекрасно, тогда за работу. Разрез нужно сделать сегодня же, чтобы через три дня он немного зажил, и я смог показаться на публике. А то мой затылок никому не интересен. Ведь я публичный человек, моё лицо – мой флаг, и никак иначе. А «раненый в затылок» звучит