Керенский. Пока дышу – надеюсь. Алексей Птица

крошек, абсолютно не стесняясь. Сволочи шерстяные, да голохвостые.

      Отлив в противоположном углу все лишние эмоции, и побродив по подвалу в поисках места побега, Керенский вернулся обратно и вновь сел на солому. Выхода из подвала не было. Все попытки были бесполезны, бежать невозможно. Сил не было, желания тоже. Оставалось только просто ждать и всё. Что же, ждать и догонять всегда тяжелее, чем убегать и прятаться.

      Он упёрся спиной о стену подвала, но стена была очень холодной, и он сполз и лёг на тряпки, принесённые надзирателями, незаметно для себя задремав. Разбудил его неясный грохот. Кто-то бегал по потолку подвала, громко бухая тяжёлыми сапогами. Изредка до него доносились глухие удары непонятной природы, а через маленькое окошко подвала донеслись резкие щелчки винтовочных выстрелов.

      «Что-то происходит!» – понеслись его мысли вскачь. Но кто стреляет и почему, естественно, было непонятно. Надо было ждать, и Керенский снова замер в ожидании, надеясь на чудо.

      Через пару десятков минут в подвал спустились люди, лязгнул засов, скрипнула дверь, и всё пространство подвала полностью залил свет двух керосиновых ламп, не закрытых защитным стеклом.

      – Живой, слава тя Господи! Докладай, Митроха, скорее начальнику. Нашли, стало быть. Живым нашли, кричи.

      Указанный Митроха бросился наверх, громко стуча подкованными сапогами.

      – Нашли, вашвысокобл, нашли! Живой! Так точно, смотрите сами.

      В подвал спустились ещё три человека. Закрывая глаза рукой от яркого света, Керенский смог различить только их фигуры.

      – Отлично, это он! – послышался Керенскому знакомый голос, и крепкие руки подхватили его бренное тело, приподняв с соломы и тряпок. Климович, а это был он, помог ему взобраться наверх. Уже на выходе из подвала Керенского перехватили другие руки, и он был доставлен в ту же комнату, где буквально несколько часов назад его допрашивал Чернов.

      Возле стола, распластавшись в луже крови, лежал труп, а возле стены белая, как мел, стояла Вера Засулич и кусала губы в едва сдерживаемой ярости или страхе. Взглянув на неё, Керенский резко перехотел оставаться в этой комнате. Потянуло в родное министерство, на свой диванчик.

      Но он, всё же, собрался и нашёл в себе силы сказать.

      – Вы, госпожа революционерка, арестованы.

      – Ты не посмеешь, чудовище!

      – Данной мне властью, – не обращая на неё внимания, слабым голосом продолжал Керенский,– за насильственный захват представителя Временного правительства и его министра, я приговариваю вас к смерти.

      – Что??? – Засулич отлипла от стены. – Ты же сам отменил смертную казнь?! Меня хочет казнить революционер. И кто? Мелкое ничтожество… Да ты…

      – Я отменил, я и введу, что же мне, благодарить вас за своё полуживое состояние? Увы, я не такой тюфяк, каким вы меня представляете, а потому, взять её и расстрелять у дома, при попытке к бегству! Приговор привести в действие немедленно! – и Керенский зло блеснул глазами на Климовича.

      Тот удивился,