Дорога пряности. Майя Ибрагим

Я закатываю глаза.

      – Едва ли. Живот надорвать можно. Жаль, правда, что я здесь не для веселья.

      – Жаль, правда, что ты такая невыносимая, – встревает Фей с сальной ухмылкой.

      – Нет-нет, это я виноват, позабыл. – Реза машет рукой. – У самого лучшего, самого юного, самого умного, самого богатого и самого знаменитого Щита нет времени смеяться над шутками.

      Выдавливаю усмешку, хотя сердце начинает бешено колотиться.

      – Осторожнее, Реза, выдаешь зависть.

      Он округляет рот и смотрит на Таху, а тот кивает:

      – Говорил тебе, они все одинаковые.

      – Прости, кто это – все? – требовательно вопрошаю я.

      Таха делает вид, будто ничего не услышал:

      – В их мире нет такого понятия, как суждение. Люди не могут их осуждать, только завидовать.

      Я натягиваю поводья:

      – Если б у тебя была хоть капля чести, ты бы обратился ко мне напрямую.

      Таха вскидывает брови, глядя на Резу:

      – Видишь?

      Фей разворачивается в седле, театрально взмахнув идеально завитыми светлыми прядями, что рассыпаются по спине.

      – Так, значит, это правда. У бедняжки нет чувства юмора.

      – Разве? Любопытно. – Я смотрю на Таху. – Я нахожу тебя весьма забавным, потому что знаю в точности, что ты делаешь.

      Его обычно вялый взгляд застывает, как засахаренный сироп.

      – О, и что же?

      – Пытаешься от меня избавиться. Но позволь, Таха, оградить тебя от хлопот: ничто не заставит меня отказаться вернуть брата домой, а парочка задир – уж тем более.

      Я прижимаю пятки к бокам Бадр и проезжаю мимо, поймав взгляд Тахи. Он хмурится в замешательстве, и на этот раз, думаю, уже он понятия не имеет, что мне сказать.

* * *

      Перед наступлением темноты мы встаем на ночь. Использовав свое подобие, Фей вызывает меж изящных ладошек танцующие языки пламени и разжигает костер. Таха и Реза собирают хворост для растопки, а я беру на себя охрану. Обматываю тонкой веревкой стволы деревьев вокруг лагеря, унизываю ее подвесками из мелких камешков, кусочков металла и стекла, которые звенят, если кто-нибудь – человек, зверь или чудовище – ночью зацепит незаметную преграду.

      После этого троица скрывается в сумерках, Таха вооружен луком, Реза прихватил коричневый тканый мешок, Фей несет факел. Они не удосуживаются мне ничего сообщить, но я краем уха слышу, что они собираются на охоту, и, судя по случайно услышанным фразам, я явно не приглашена. Вскоре их силуэты растворяются вдали темнеющего луга, оставляя меня наедине с мыслями. Обычно я рада тишине и спокойствию, но нынче мои мысли – отвратительная компания. Я не перестаю гадать, вдруг Афир уже погиб и я опоздала. Что, если я вселила ложную надежду и обрекла семью на еще большее отчаяние?

      Пытаюсь отвлечься от тревог бутербродом с фалафелем – вклад теты в мои припасы, – но он не помогает. Я ощущаю себя ужасно одинокой, отрезанной, а ведь прошел всего-то день. И с тем, как относятся ко мне остальные, я знаю, что по мере путешествия это чувство лишь усугубится.