Дом в Мансуровском. Мария Метлицкая

не были истории о большой любви и лебединой песне, скорее самоутверждение и желание быть «как другие».

      Профессорские жены обладали завидным терпением, да и держаться было за что: квартира, дача, но главное – статус! «Да помилуйте, какая там любовь, всего лишь бес в ребро, а никакая не любовь. Погуляет и вернется, зачем он нужен этой молодой стерве, с его-то простатитом, язвой желудка и гипертонией?» – говорили они. Иногда их терпение было вознаграждено и заблудшие овцы домой возвращались. Но вряд ли после таких марш-бросков все становились счастливыми.

      Словом, разное случалось, но история профессора Ниточкина была проста, чиста и прозрачна, не придерешься, и свою молодую обожаемую жену он привел в большую, просторную и светлую родительскую квартиру в Мансуровском переулке.

      Родителей профессора на этом свете уже не было, и молодая жена стала там хозяйкой. Не раздеваясь и не выпуская из рук маленький, но изящный свадебный букет, она прошлась по квартире, зачем-то потрогала стены, заглянула на круглый балкончик, попрыгала на старом наборном паркете, вздохнула, когда он жалобно скрипнул, провела ладонью по поверхности книжного шкафа и снова вздохнула: «Да уж, гнездо холостяка! Работы здесь навалом».

      В квартире действительно сильно пахло пылью, и бедная Катенька расчихалась до слез.

      Испуганный профессор бегал кругами, хватался за голову и повторял, что завтра же – нет, сегодня – весь этот хлам уйдет на помойку.

      – Какой хлам? – не поняла молодая жена. – Это же книги! И вообще, здесь можно просто убрать.

      Вот это профессору в голову не приходило.

      После генеральной уборки – еще какой, с мытьем окон и люстр, стиркой штор и натиранием паркета – квартира заблестела и задышала. Аллергия у Катеньки закончилась, и она осторожно принялась за хозяйство.

      Получалось у нее замечательно, как искренне считал новоиспеченный и неизбалованный супруг. Его восхищали и плоские котлеты, и жидкие супчики, и не очень пропеченные пироги. Все это профессор считал шедевром гастрономии. Не то чтобы было вкусно… Но изжоги и тошноты точно не было, как, например, после столовского винегрета или гуляша с подливой. А вскоре родилась их первая дочка – Юля, Юленька, Юляша, Юльчик. Юла. Бесенок, как называли ее счастливые, но замученные родители. Казалось, буянить и самоутверждаться девочка принялась сразу же после рождения. Правда, и развивалась стремительно – в полгода встала, в восемь месяцев пошла, а в год заговорила.

      Но характер! Крошечная, смуглая, черноглазая пигалица изводила нежную, слабую мать. На раз выбивала тарелку с ненавистной кашей, с недетской силой швыряла бутылку с овощным супом, носилась по дому как угорелая – иди догони! Резким рывком открывала все ящики гарнитура и письменного стола и в долю секунды вываливала на пол их содержимое.

      – Не ребенок, а бесенок! – к вечеру плакала уставшая Катенька.

      Не знали покоя и по ночам, дочка требовала то воды, то хлебушка, то компота, то сказку, а то и песенку.

      Жену профессор жалел,