Ночи нет конца. Алистер Маклин

поразительно силен. Он так ткнул меня в бок дулом пистолета, что я невольно охнул.

      – «Мейдей», доктор Мейсон? – вкрадчиво спросил он. – Что еще за «Мейдей»?

      – Сигнал окончания передачи, что же еще? – раздраженно отозвался я.

      – Ваши позывные GFK.

      – Наши позывные GFK. А сигнал отбоя – «Мейдей».

      – Вы лжете.

      Как мог я находить его лицо кротким и бесцветным? Рот лжепастора превратился в прямую жесткую линию, верхние веки едва прикрывали немигающие глаза – бесцветные твердые глаза, похожие на шары из бледно-голубого мрамора. Глаза убийцы.

      – Лжете, – повторил Смоллвуд.

      – Не лгу, – сердито отрезал я.

      – Считаю до пяти. Потом стреляю, – проговорил преступник, не спуская с меня глаз. Ствол его пистолета еще сильнее упирался в мой живот. – Раз… Два… Три…

      – Я скажу, что это значит! – воскликнула Маргарита Росс. – «Мейдей» – это международный сигнал бедствия. То же, что и SOS… Я вынуждена была сказать ему об этом, доктор Мейсон, вынуждена! – сквозь рыдания проговорила девушка. – Иначе он бы вас убил.

      – Непременно, – подтвердил ее слова Смоллвуд. В голосе его не было ни гнева, ни сочувствия. – Надо бы сделать это сейчас – вы лишили нас четырехчасовой форы. Но дело в том, что мужество – это одно из немногих достоинств, которыми я восхищаюсь… Вы весьма мужественный человек, доктор Мейсон. Ваше мужество под стать вашей… э… близорукости, скажем так.

      – Вам не удастся покинуть плоскогорье, Смоллвуд, – заявил я твердо в ответ. – Десятки судов и самолетов, тысячи людей разыскивают вас. Они вас найдут и повесят за смерть пяти человек.

      – Это мы еще посмотрим, – холодно усмехнулся лжепастор, снимая очки без оправы. Но улыбка не коснулась его глаз, холодных и безжизненных, как кусочки витража, не освещенные солнцем. – Итак, Корадзини, доставай ящик. Доктор Мейсон, принесите какую-нибудь карту из тех, что лежат на сиденье водителя.

      – Минутку. Может, потрудитесь объяснить…

      – Тут не детский сад, и мне не до объяснений. – Голос Смоллвуда звучал ровно, в нем не было и следа эмоций. – Я тороплюсь, доктор Мейсон. Несите карту.

      Когда я вернулся с картой, Корадзини сидел в передней части прицепа, держа в руках чемодан. Но это был не приемник в кожаном футляре, а саквояж, в котором хранилась одежда лжепастора.

      Щелкнув замками, Корадзини достал Библию, сутану и головной убор священника, небрежно отшвырнул их в сторону. Затем осторожно извлек металлический ящик, как две капли воды похожий на магнитофон. И действительно, когда он осветил его, я прочитал надпись «Грюндиг». Но вскоре убедился, что такого прибора мне еще не доводилось видеть.

      Сорвав обе катушки, он тоже бросил их в снег. Они исчезли во мраке, оставляя за собой кольца пленки. Наверняка в соответствии с недавними вкусами мнимого священнослужителя на ней была записана музыка Баха.

      Ни слова не произнося, мы наблюдали за действиями Корадзини. Сняв верхнюю панель магнитофона, он отшвырнул и ее. Я успел заметить на нижней