Ночи нет конца. Алистер Маклин

головой.

      – Вам обоим нужно выспаться. Вы мне понадобитесь позднее. Может, вы, мистер Малер?

      Несмотря на бледность и нездоровый вид, тот молча кивнул.

      – Мы с Корадзини возглавляем список подозреваемых? – спокойно прокомментировал Зейгеро.

      – Но и не завершаете его, – отрезал я.

      Подождав, когда Малер сойдет вниз, я опустил брезентовый полог и направился к трактору.

      Странное дело, но Теодора Малера, этого молчуна, словно прорвало. Это так меня поразило, что я опешил. Я решил, что причиной подобной словоохотливости является одиночество, желание забыться или рассеять мои подозрения. Лишь позднее выяснилось, насколько я ошибался.

      – Похоже на то, мистер Малер, что в маршрут вашего путешествия в Европу будут внесены некоторые изменения, – прокричал я, чтобы заглушить рев двигателя.

      – Я еду не в Европу, доктор Мейсон, – ответил мой собеседник, стуча зубами. – В Израиль.

      – Живете там?

      – Еще ни разу там не был.

      Наступила пауза. Снова послышался его голос, едва различимый сквозь грохот трактора. Единственное, что я смог разобрать, так это: «мой дом».

      – Хотите начать новую жизнь, мистер Малер?

      – Завтра мне исполнится шестьдесят девять, – уклончиво ответил он. – Начать новую жизнь? Нет, скорее окончить прежнюю.

      – Хотите там обосноваться, прожив шестьдесят девять лет в другой стране?

      – За последние десять лет это произошло с миллионами евреев. Да и не всю свою жизнь я провел в Америке…

      И он поведал мне свою историю. Одну из историй беженцев, которые я слышал в сотне разных вариантов. По его словам, он был выходцем из России, где жило несколько миллионов евреев – это самая крупная еврейская община в мире, в течение ста с лишним лет она вынуждена была жить за пресловутой «чертой оседлости». Бросив на произвол судьбы мать и двоих братьев, в 1905 году Малер бежал, спасаясь от погромов, чинимых черносотенцами при попустительстве царских властей. Впоследствии он узнал, что мать пропала без вести, а два уцелевших брата погибли много лет спустя: один – во время восстания в белостокском гетто, другой – в газовой камере Треблинки. Сам он устроился на швейную фабрику в Нью-Йорке, учился в вечерней школе, затем работал в нефтедобывающей промышленности, женился. После смерти жены весной нынешнего года решил исполнить вековую мечту каждого еврея – вернуться на родину предков.

      Это была трогательная история, душещипательная и печальная. Но я не поверил ни одному его слову.

      Каждые двадцать минут мы с Джекстроу менялись местами. Так продолжалось всю долгую ночь, которой, казалось, не будет конца. Мороз усиливался. По черному небосклону двигались луна и звезды. Когда луна зашла и на ледовое плато наконец-то опустился черный покров ночи, я выключил двигатель. Его оглушительный грохот и лязг гусениц сменились благодатной тишиной.

      Выпив вместе со всеми несладкого черного кофе с галетами, я сообщил пассажирам,