Последняя. Александра Веен

откуда он приковылял, а заодно обеспечила его молчание на несколько дней.

      Чтобы отвлечься от тягостных мыслей, Эрсиль сгребла обломки стульев в угол. Сырость распространилась повсюду – с потолка внизу текло ручьями.

      – Не нужно, Эрти. Что это у тебя? – поинтересовался Къельт, коснувшись запястья Эрсиль.

      – Свезла, – прошипела та, отпрянув.

      Къельт не позволил. Задрал обшлаг жакета и, сравнив порез Эрсиль со своим, прищурился.

      – Совпадение, – пояснила она. Небо сохрани быть раскрытой!

      – Занятное совпадение, – рассудил Къельт.

      «Ох уж мне эти пытливые умы!» – фыркнула Эрсиль. А Къельт подтащил ее к себе и промокнул рану чистой тряпицей. Покопавшись в котомках, он вынул глиняный горшочек и наложил на царапину толстый слой желтовато‑белой мази. Внутри у Эрсиль все перекувыркнулось – мазь пахла сосновой живицей, травами и чем‑то кисловатым… Как тем давним утром, когда Эрсиль очнулась с раскроенной щекой.

      Вскоре комната приняла подобающий вид. Об этом Къельт и Эрсиль позаботились сами. Хозяин был не семи пядей во лбу, и все же Къельт постарался, чтобы некоторые мелочи не достигли его внимания. Приключился‑то будничный пожар – из очага вывалился уголек, прошмыгнув сквозь железные прутья загородки.

      – Отпразднуем? – спросил Къельт, затолкав в камин лоскуты ковра.

      – Отпразднуем, – эхом откликнулась Эрсиль: при таком раскладе кое‑что могло у нее получиться, теперь отсрочки ей без надобности.

      Первый и последний тост прозвучал в честь Эрсиль. По мнению Къельта, она с ее талантом появляться не вовремя на этот раз его спасла.

      Они разместились друг перед другом, каждый на своей кровати. Къельт осушал кружку за кружкой, а Эрсиль сливала грошовое вино под одеяло – все равно не до сна ей сегодня будет. Распив бутылку прегадкой крепленой ревеневки – ничего лучше в «Колпаке Нёрха» не водилось, – Къельт оттаял, раззадорился и взял две четвертушки вдобавок. Опорожнив их с проворством заядлого бражника, он обнял подушку, улегся и пробуровил: «Я ферю фебе, Рррти».

      Зря он это. Эрсиль сама себе уже не верила.

      Около часа она сидела почти не двигаясь и смотрела на луну – красноватую, пятнисто‑выпуклую из‑за дешевого пузырчатого стекла. Лицо пощипывало от слез, перед глазами чернел выжженный круг и летел сизый пепел. Эрсиль до крови искусала губы – так мучительно чувствовала она свою вину, прежнюю и грядущую.

      Терзалась ли она раньше? А как же? Эрсиль все обдумала, выплакала и запрятала поглубже. Поэтому она бесконечно врала себе, оберегала себя. Защищалась гневом и словами «ненавижу», «враг», но совесть всегда отыскивала лазейку. С детства Эрсиль склоняли к убийству, внушали, что она обязана подчиниться жребию. И Эрсиль шла намеченной дорогой до сих пор, потому что иных дорог для нее не было.

      Фитиль заискрил, и лампа угасла. Привыкнув к сумраку, Эрсиль развязала наполненный до отказа мешок. В ладонь,