Тётя дяди Фёдора или Побег из Простоквашино. Эдуард Успенский

У нас на станции московский поезд один раз в день останавливается. Ночью.

      Но Шарик спорит:

      – А может, они на автобусе выехали или на вертолёте.

      – На вертолёте вылетают, а не выезжают, – отвечает Матроскин. – А на автобусе с пианино не ездят. Его в грузовом вагоне везут.

      – А что такое денщик-ординарец? – спрашивает Шарик.

      Печкин с печки кричит:

      – Это что-то вроде шофёра. Есть ещё такие стихи замечательные: «Стой, денщик, жара несносная. Дальше ехать не могу». Мы в школе учили.

      – А почему он ординарец?

      – Наверное, весь в орденах. Боевой денщик.

      Тем временем Матроскин от Шарика последний ящик отрезал и говорит:

      – Мне кажется, тебя постричь надо наголо, а то и вовсе побрить. Потому что ты получился весь дырками выстриженный, как в лишаях.

      – Вот это дудки! – говорит Шарик. – Зима на дворе, а ты меня постричь хочешь. Лучше я в дырках буду ходить, чем, как крыса, стриженный.

      Вдруг во дворе сторожевой Гаврюша замычал, а потом машина забибикала. Это наши со станции приехали. Наши московские. А наши простоквашинские все на крыльцо высыпали на московских смотреть.

      Смотрят они: около ворот стоит грузовик, полный народа. В кузове папа с мамой, пианино и дядя незнакомый, военизированный. В кабине тётя больших размеров с подносом, полным пирожных, на голове (это такая шляпа), и шофёр.

      Тётя из кабины вышла, всех осмотрела и говорит:

      – Здравствуйте. Вот вы какие. А кто из вас будет почтальон Свечкин?

      Печкин вышел вперёд.

      – Это я. Только не Свечкин, а Печкин.

      – Очень хорошо, очень хорошо! – говорит тё-тя. – Не обижайтесь. Свечкин, Печкин, Огуречкин, лишь бы вышел человечкин – вот что главное. А домик у вас захудаленький. Будем расширять.

      Кот Матроскин упёрся и говорит, глядя в землю:

      – Не будем.

      – Будем, – говорит тётя.

      – Не будем, – говорит Матроскин.

      Видно, что коса на камень наехала. Или бензиновая пила «Дружба» на гвоздь.

      – Это почему же не будем? – спрашивает тётя.

      – А нам и так хорошо живётся! – кричит нервный Шарик.

      – Вам плохо живётся, – объясняет тётя. – Только вы этого не понимаете. Вы по ошибке счастливы. Но я вам глаза раскрою. Я вас нацелю куда надо, на соответствующие показатели.

      Матроскин про себя ворчит: «Мы не пушки какие-нибудь, чтобы нас нацеливать. Вы своего Иванова-оглы нацеливайте».

      Иванов-оглы вылез из кабины, и стало видно, что он хороший дядя. Очень мирный, трудно его куда-нибудь нацеливать. Он первым делом пошёл с Печкиным за руку здороваться.

      Папа с мамой из грузовика выпрыгнули и побежали с дядей Фёдором обниматься. Мама говорит дяде Фёдору:

      – Вы тётю Тамару слушайте. Она вам добра желает.

      Шофёр из кабины кричит:

      – Вы лучше меня слушайте! Вы свой ящик полированный забирайте скорей. У меня ещё пять вызовов.

      И все пианино занялись. А как его заберёшь, когда его с места не сдвинешь. Его на станции четыре здоровых грузчика с трудом