Сокровище Беаты. Владимир Иволгин

все со смеху помирают. Любил нам этот весельчак рассказывать, как довелось ему служить при королевском дворе конюхом. Важничал он при том безмерно. От него-то мы и узнали о монарших туалетах на балах да маскарадах. По его словам, причёски у Клотильды всегда высоченные и напоминают стог сена на голове, потому он и называл их «скирдой». Кстати говоря, по этой причине крыша королевской кареты тоже необычайно высока, иначе она просто не пролезла бы вовнутрь. А однажды, во время торжественного приёма, иноземный посол преподнёс ей сувенир – музыкальную шкатулку, и государыня так увлеклась, рассматривая презент, что не заметила, как коснулась своей «копной» зажжённого канделябра, и та полыхнула, словно факел. Знатные вельможи тут же кинулись тушить Королеву, набросив ей на голову скатерть, а кто-то из прислуги выплеснул кувшин с водой прямо на её дымящуюся причёску. После того скандала зачем-то высекли плетьми цирюльника, а сама Клотильда стала носить парики гораздо ниже, чем того требовала мода.

      – Я хорошо помню того извозчика, – сказала Беата. – Правда, забыла его имя. Он и впрямь был очень смешным. Часто рассказывал мне забавные истории о лошадях.

      – Да, добрый был человек. Хоть и чудак. Лошадок любил, ухаживал за ними, словно за родными детьми. И они ему отвечали послушанием. Как же могло приключиться такое несчастье? Помню, накануне того дня, когда господин Ллойд сорвался со скалы, я всю ночь не спала, ворочалась с боку на бок. Да и собаки истошно выли без умолку, будто чуяли неладное. – Горничная вдруг притихла, погрузившись в раздумья. – Как сейчас помню, – продолжила она после недолгого молчания, – в тот день, на рассвете, когда наш господин отправился по делам в соседний аллод, было тихо и безветренно. Поскольку путь предстоял неблизкий, Готлиб – тогда ещё он был управляющим в Каймангроте – распорядился заново подковать лошадей. Перкинс, извозчик, всё жаловался мне, мол, чего понапрасну животное тиранить. Коваль у нас тогда был неопытный, мог лошадок попортить. Сам же герцог в ту пору редко выезжал куда-то. Всё больше, навестить могилку супруги. Похоронил он свою Глорию, как та и завещала, в поле под старым, одиноким деревом. Долго горевал сердечный. Корил себя безмерно, что не было его рядом, когда жена умирала… Ну вот, стало быть, приготовили мы всю поклажу. Кучер как следует накормил-напоил двух заново подкованных кобылок и проверил упряжь. Хозяин же оставил последние распоряжения, простился с нами и отправился в путь-дорогу. Что было дальше, никто толком не знает. Со слов Перкинса, проезжая тропой мимо скалистого обрыва, лошади словно взбесились: мотали головами, фыркали, вставали на дыбы и лягались копытами. Кучер пытался усмирить их: бил кнутом, бранился, но те всё одно не слушались, а потом словно очумелые понесли прочь с дороги. Место то было сплошь усыпано камнями. Налетел экипаж одним колесом на такой вот камень, ось-то и развалилась. Опрокинулась хозяйская карета, покатилась кубарем к обрыву и сорвалась вниз… – горничная снова умолкла. Утерев уголком платочка намокшие ресницы, она неторопливо