Аркадия, или Пропавший Боинг. Александр Мирошниченко

вязаный жилет, под которым осталась только очень тонкая, почти прозрачная сорочка, не скрывающая ещё не оформившуюся грудь.

      Глава IV

      Гена вспомнил соседку, ровесницу Катю, в семье которой проводил очень много времени. Малышами они купались голышом в одном корыте, которое её мама – тётя Рада, самая добрая женщина в мире, выносила во двор жаркими летними днями. Став постарше, Гена и Катя прекратили совместные водные процедуры, но в укромном месте между плотным кустарником и дощатым забором с интересом узнавали, чем отличаются мальчики от девочек, и учились целоваться. Вернее, познания интересовали больше Гену, а умение целоваться – Катю.

      Как-то дядя Санду, вернувшийся неожиданно с работы среди дня, застал дочку с ровесником за этим занятием. Им было уже лет по одиннадцать. Отец отвесил крепкую оплеуху дочери и выругался на молдавском.

      – Не тронь её, – закричал Генка и бросился с кулаками на мужика, размерами превосходящего его раза в два.

      Сосед подхватил нападающего за шкирку и за штаны и перебросил через невысокий забор.

      Гена сидел на крыльце своего дома и не мог справиться с возмущением, возбуждением и обидой. Минут через двадцать во двор зашёл дядя Санду и, как только Гена потянулся за черенком от лопаты, мирно произнёс:

      – Положи, я поговорить, – потом сел рядом и сказал: – Говорить много не буду. Ты меня всё равно не поймёшь. Пока у самого не будет дочери – не поймёшь.

      Дядя Санду разговаривал с Геной словно со взрослым, и это подкупало. Потом достал пачку папирос «Сальве» и, прежде чем закурить, спросил:

      – Куришь?

      Генка отрицательно помотал головой. Тот раз, когда он пробовал вдохнуть дым от скрученной в трубку газеты, как объяснили старшие ребята, за курение не считался. Отец Кати закурил и произнёс:

      – Ты молодец, что вступился за свою девчонку. Это правильно. Но если ещё раз подобное увижу, ноги повыдёргиваю, не посмотрю, что ты сын друга.

      Потом он глубоко затянулся, выпустил дым и пошёл. У калитки остановился и пообещал не рассказывать Гениному отцу.

      – Прекратили танцы, – сказал Гена очень громко.

      Юная танцовщица замерла и удивлённо посмотрела на своего единственного зрителя.

      – Я что, некрасивая? Я тебе не нравлюсь? – по-детски обиженно скривив пухлые губки, спросила гостья.

      – Красивая, очень красивая. И ты мне нравишься, – попытался успокоить Гена.

      – Тогда давай ты меня, – и гостья показала жест, означающий неприличное. – Я уже взрослая. Мне уже можно.

      Гена не успел ничего ответить, как из темноты появились фигуры нескольких взрослых парней.

      – И что это здесь происходит? – растягивая слова, спросил один из них, очевидно, главный, и сам ответил: – Как вижу, здесь взрослый дядя развлекается с несовершеннолетней. А взрослый дядя знает, что это стоит денег?

      Главарь подошёл ближе, чтобы смотреть на собеседника свысока. Его клевреты остались стоять подальше от костра, чтобы не было видно