Манхэттен. Джон Дос Пассос

они скатывались по щекам, стекали в уши. Она повернулась и плакала, уткнувшись лицом в подушки.

      Газовые фонари еще некоторое время дрожат на багрово-холодных улицах, а потом гаснут, растворяясь в победной заре. Гэс Макнил идет рядом со своей тележкой, размахивая проволочной корзиной, наполненной молочными бутылками. Сон еще склеивает его глаза. Он останавливается у дверей, собирает пустые бутылки, карабкается по сырым лестницам, вспоминает, кому и какой сорт молока, сливок и сметаны оставить. Тем временем небо над крышами, желобами, карнизами и трубами становится розоватым и желтым. Иней блестит на ступеньках домов и на тумбах. Лошадь медленно плетется, качая головой, от двери к двери. На замерзшей панели уже чернеют следы пешеходов. Тяжелый воз с пивом грохочет по улице.

      – Как поживаете, Майк? Замерзли небось? А? – кричит Гэс Макнил полисмену, потирающему руки на углу Восьмой авеню.

      – Доброе утро, Гэс! Коровы еще дают молоко?

      Уж совсем рассвело, когда он наконец бросает вожжи на облезлый круп мерина и едет обратно на ферму с пустыми бидонами, подпрыгивающими и дребезжащими в тележке за его спиной. На Девятой авеню прямо над его головой грохочет поезд. Маленький зеленый паровоз выбрасывает клуб дыма, белого и плотного, как вата. Дым тает в стылом воздухе между жесткими чернооконными домами. Первые лучи солнца выхватывают золотые буквы вывески «ВИНА И ЛИКЕРЫ МАК-ДЖИЛЛИКЕДИ» на углу Десятой авеню. Язык у Гэса Макнила пересох, рассвет оставил во рту солоноватый вкус. Кружка пива была бы самым подходящим делом в такое холодное утро. Он наматывает вожжи на кнут и соскакивает с тележки. Его закоченелые ноги ноют, прикасаясь к панели. Потопав ногами, чтобы согреть пальцы, он входит в бар, распахнув шаткую дверь.

      – Будь я проклят, если молочник не привез нам сливок к кофе!

      Гэс плюет в начищенную плевательницу подле стойки.

      – Пить хочу…

      – Слишком много молока выпили, Гэс, держу пари, – басит хозяин с четырехугольным жирным лицом. Из открытого окна красная солнечная полоса ласкает тело голой дамы – она возлежит позади стойки в золотой раме, спокойная, как крутое яйцо на ложе из шпината. – Ну, Гэс, чем прикажете потчевать?

      – Я думаю, Мак, пива.

      Пена дрожит и переливается через край. Хозяин срезает ее деревянной ложкой, дает ей осесть, потом опять подставляет кружку под визжащий кран бочки. Гэс устраивается поудобнее, ставит ноги на медную решетку.

      – Ну как дела?

      Гэс опорожняет кружку и, прежде чем вытереть рот, проводит ребром ладони по кадыку:

      – Сыт по горло. Я вам скажу, что я намерен делать. Я поеду на восток, возьму себе кусочек свободной земли в Северной Дакоте или где-нибудь в другом месте и буду сеять пшеницу. Я на этот счет мастер… Городская жизнь никуда не годится.

      – А как на это посмотрит Нелли?

      – Ей, наверно, сначала не очень понравится. Она так любит комфорт, свой дом, все, к чему она привыкла, но, я думаю, ей понравится. Она привыкнет к новому месту, как только мы устроимся. Здешняя жизнь