Психология восточной религии. Карл Густав Юнг

время в определенном месте, не является результатом сугубо логического и безличного процесса; в этом смысле оно преимущественно субъективно. Обладает оно объективной значимостью или нет, становится понятным, когда выясняется, много или мало людей мыслит сходным образом. Изоляция человека в собственной психике вследствие теоретико-познавательной критики естественным образом влечет за собой психологическую критику. Такой вид критики не по душе философам, которые предпочитают видеть в философском интеллекте совершенный и непредвзятый инструмент. Впрочем, этот интеллект есть функция, зависящая от индивидуальной психики и определяемая со всех сторон субъективными обстоятельствами, помимо влияния окружения. Мы уже настолько свыклись с этой точкой зрения, что «ум» полностью утратил свой вселенский характер, сделался более или менее очеловеченной величиной, без каких бы то ни было следов прежнего метафизического и космического бытия в виде anima rationalis (рациональной души). Ныне ум понимается как нечто субъективное или даже произвольное. Ранее гипостазируемые всеобщие идеи суть, как стало очевидно, духовные принципы, и мы постепенно начинаем сознавать, до какой степени весь наш опыт постижения так называемой действительности является психическим: все мыслимое, чувствуемое и воспринимаемое – это психические образы, и сам мир существует лишь постольку, поскольку мы способны продуцировать картину мира. Мы настолько проникаемся самим фактом заточения в психическом и ограниченности им, что с готовностью относим сюда даже то, о существовании чего не ведаем; это мы называем бессознательным.

      Мнимо всеобщая и метафизическая область ума сужается, таким образом, до маленького круга индивидуального сознания, остро воспринимающего свою почти безграничную субъективность и инфантильно-архаическую склонность к безудержному проецированию и созданию иллюзий. Некоторые научно мыслящие люди из страха перед неконтролируемой субъективностью жертвуют даже своими религиозными и философскими убеждениями. Восполняя утрату мира, который бурлил в нашей крови и которым мы дышали, мы воодушевленно принялись накапливать факты, целые горы фактов, необозримые для отдельного человека. Мы лелеем благочестивую надежду на то, что это случайное нагромождение вдруг превратится в осмысленное целое, но никто в этом не уверен, ибо никакой человеческий ум не в состоянии охватить всю гигантскую сумму знаний, производимых массовым порядком. Факты заваливают нас с головой, но всякому, кто отважится на спекулятивное мышление, придется заплатить угрызениями совести, – и по делу, ведь те же факты тотчас уличат его во лжи.

      Западная психология понимает под «умом» духовную функцию психики. Ум есть «разумность», присущая индивиду. В области философии до сих пор можно встретиться с безличным Вселенским разумом, который предстает этаким реликтом изначальной человеческой «души». Такая картина наших западных воззрений, быть может, несколько драматична,