Братья Лэнгстром. Пробуждение Оливии. Элизабет О’Роарк

так с какого перепугу этот парень будет учить меня бегать?

      – Мне любопытно: ты хотя бы сожалеешь?

      Я сжимаю кулаки. Люди все время задают мне этот вопрос, но на самом деле ответ им не нужен. Они просто хотят напомнить, что я должна сожалеть. И мне жаль. Жаль, что я потеряла стипендию. Жаль, что мне пришлось уйти и что я больше не смогу бегать в первом дивизионе. Но я не жалею о том, что сделала. Когда вспоминаю Марка Белла с его самодовольной улыбкой и той мерзкой тенью в глубине глаз, мне довольно трудно сожалеть о содеянном.

      Главное – не озвучить последнюю мысль вслух…

      – Я не хотела, чтобы он так сильно пострадал, – бормочу я.

      Это единственный правдивый ответ, который не выставит меня психопаткой.

      – Вообще-то не очень похоже на раскаяние, – указывает Лэнгстром.

      «Это и не раскаяние, придурок».

      – Бегаешь ты дерьмово, – продолжает он. – В последний раз ты поднималась выше третьего места почти два года назад и уже три года не бегала милю за четыре тридцать. Ты сдала позиции.

      Эта фраза звучит в моей голове каждый день.

      – Я могу их вернуть. Мне просто нужно выкладываться на тренировках, – отвечаю я.

      Он скрещивает руки на груди. У него действительно красивые бицепсы, что могло бы полностью меня отвлечь, будь у нас другой разговор.

      – Ты обуза, и у меня нет никакого желания тратить на тебя время – которое я мог бы вложить в действительно талантливых спортсменок, – только для того, чтобы ты «выкладывалась». Но Питер что-то в тебе увидел. Он утверждает, будто ты неограненный алмаз.

      Эти слова меня мгновенно успокаивают. Питер Макьюэн считает, что я – неограненный алмаз… Это чего-то да стоит.

      Его губы сжимаются в тонкую линию.

      – Я с ним не согласен.

      Если бы я была умнее, то уже собирала бы вещи. Потому что совершенно очевидно, что один из нас должен уйти, и вряд ли это будет он.

      На улице я замечаю троих парней, сидящих у кирпичной стены корпуса легкой атлетики.

      – Эй, новенькая! – кричит один из них. У спортсменов дерзость развита сильнее, чем у населения в целом, так что они гораздо меньше боятся отказа.

      Я останавливаюсь и оглядываюсь на них, перекинув через плечо свои темные волосы. Приятно знать, что как бы я ни облажалась, по крайней мере, одного у меня не отнимешь – моей привлекательности. Иметь шикарную внешность почти так же круто, как владеть суперсилой: это все равно что вытянуть карту «Выйти из тюрьмы бесплатно» и заставлять мужчин игнорировать множество моих недостатков, в том числе ужасных. А у меня их очень, очень много…

      – Да? – Я вопросительно поднимаю бровь.

      У всех троих появляются хулиганские улыбки, и самый смелый неторопливо выходит вперед. Он горяч. И, судя по его широким плечам, вероятно, футболист. Мне это нравится: худощавые бегуны меня не впечатляют.

      – Так ты новенькая?

      Я снова приподнимаю бровь:

      – Я думала, мы это уже выяснили.

      – Меня