Дримланс. Соломон Даро

трех революций. Голуби, как обычно, сидели по контуру каменного цилиндра, на все лады разкурлыкивая сплетни и слухи. Или что они там еще делают?

      Я уже почти дошел до конца садика, как эта сизая группировка сорвалась с места и полетела в мою сторону. Я машинально дернулся в сторону дороги, чтобы серо-белыми признаками богатства не накрыло, на всю подошву уходя в мокрую траву. И вовремя, из-за дерева к моим ногам вывалился мужик в дождевике. Их и так-то не часто увидишь, а тут два дождевика за вечер? И как он там вообще за деревом уместился? Стоп. Забродники? Так это он, преследует меня!

      – Что она дала тебе? – Послышалось из кучи, в которой с трудом угадывался человек. – Что она тебе дала? Дай сюда. – Мужик возился на размытой дорожке сквера, видимо, пытаясь встать, похожий на сердитый комок резины.

      – Ты кто вообще? – С трудом сдержал я улыбку, но тут же осекся.

      – Мы – Дримланс. Мы все видим. Дай. Сюда. – Странный, будто искусственный голос чеканил слова, пока куча расправлялась, все больше принимая очертания человека. От ситуации сквозило клише триллера и я не раздумывая обошел нечто, уходя и от диалога, и от возможного контакта.

      – Стой! – неожиданно эмоционально и высоко взвизгнул мужик, бросившись на меня. За доли секунды и, вроде, за один рывок он преодолел метра два расстояния между нами, вцепившись мне в плечи и уставившись на меня глаза в глаза. – Что она сказала тебе? Она тебе что-то дала? Что она дала? Дай сюда! – зачастил он, не давая вставить ни слова.

      – От-вали!

      Я оттолкнул неожиданно легкого мужчину обратно к дереву. Он по инерции сделал еще шаг назад и осел на землю, словно выбился из сил, чуть опираясь спиной на ствол.

      – Ты не понимаешь, с кем связался. Ты ничего не понимаешь. – Голос снова выровнялся, а речь опять потеряла весь эмоциональный накал.

      – Ты о себе или той, с синими волосами?

      – Об обоих. Отдай то, что она тебе дала. Мы все равно заберем. Отдай сам.

      Но я уже не слушал его. Мужик с биполярным расстройством не торопился вставать, а я не хотел давать ему форы и уже делал ноги. Не хватало еще, чтобы он узнал, где я живу.

      Лоцманская улица часто не была толком освещена. Свет лишь из окон: фонари вдоль троллейбусной контактной сети опять не горели. И я решил, что это мой способ, одетому во все черное, скрыться в темноте.

      За двадцать шесть лет жизни в Питере я видел всякое. И фрики попадались разные. В том числе те, с кем находиться рядом было небезопасно. С некоторыми такими, что уж там, я даже зависал на Думской. Но чтобы объектом помешательства становился я сам – такое впервые.

      Лоцманская продолжала подогревать мою паранойю, то выпуская из бани шумную компанию, то криками из столовой, то шелестом опускающихся ворот проезда. Но сзади никого не было.

      Г