Горький вкус карри под тенью Тадж-Махала: год как жизнь. Наташа Дол

те, что мужского пола, живут только на этом четвертом этаже. Я опять несказанно обрадовался этой вести. Значит ужасного противопоставления их, индийцев, и меня одного не будет. Узнал я так же ,что женское общежитие совсем рядом и его я могу увидеть прямо с балкона. Что я и сделал. То здание было куда современней, свежей, чем мое.

      Пока мы стояли разговаривали, прошел бородатый худющий сутулый мужик в холщовой одежде. Мне он сразу напомнил Христа. Он говорил на хинди. И только на нем. Тут я и осознал, что здесь все говорят на этом языке. Это как местная фишка. Отметил это с удовольствием, потому что совсем не знал английского. Или все чего знал, жутко стеснялся. А этот завернутый в холст сам венгр, с родины вампиров. Мне это показалось чрезвычайно интригующим. Он сухо поздоровался со мной и прошел куда-то, не дав мне сейчас же шанса пристать к нему и попытаться выведать, видел ли он этих кровососущих исчадий ада.

      Потом еще один лохматый и веселый в неопрятной майке одарил меня взмахом руки в знак приветствия. Но вид его напрягал. Бывает ни с того, ни с сего сразу человека страшишься.

      Позже меня атаковало любопытсво моих сокурсников. Сначала завалился толстый припухший кореец. Познакомились. Я удивился его странному имени – Сурадж. На индийском – солнце.

      – Может кликуха?-подумал я.

      Позже оказалось, что и впрямь второе имя, данное ему кем-то в Индии в прошлые приезды, а от рождения он просто Ким.

      После него явился какой-то вороватый, придурковато стриженный малый в белом костюме с коротким рукавом. Оказался таджиком. Звали его Абу Муслим. Спрашивал опять же меня на жуткой смеси кусков русского и опять же хинди. Я почему-то опасался не выкрадет ли что, ибо он, не спросясь, залез на другую часть кровати и почти лег. Я повел глазами. Может здесь такие обычаи? Вести себя как на своем.

      Пока я приходил в себя ото сна, пришел какой то низенький парнишка из местных и притащил мне двадцатилитровую пластмассовую бутыль воды. Радж Кумар, как себя величал, обеспечивал водой студней. Пустые бутыли нужно было ставить у порога. Он их заново сдавал. Просил за нее двадцать рупий. После аэропорта при обмене у меня естественно мелочи не нашлось. Одни пятисотки. Я предложил было их, но он, округлив глаза, сказал, что разменять не сможет. В Индии это огромные деньги. На выручку пришел Зафар. Одолжил. Этот же Радж Кумар выдал мне подушку, одеяло и простынь.

      Не знаю сколько я спал, но принесли всем обед в жестяных тарках, называемых здесь типины. Меня обошли. Я обидно скуксился. Я не хотел есть, просто справедливости ради…

      – Саш, пошли в мою комнату. Я поделюсь с тобой,– великодушно предложил Зафар разделить трапезу. Это меня тронуло.

      Вопрос еды всегда для меня стоял важно и остро. Друзей всегда зачислял по еде. Как сами к ней относятся, предлагают ли мне. Вот и теперь думал, уже считать ли Зафара другом и братом, или чуть позже? И хотя я после сна есть не хотел, от еды как всегда не отказался, тем более этикет, ради дружбы, знакомства. Обидешь.

      Чтоб отойти на несколько шагов, покидая свою будущую квартиру, отведенную мне великодушно индийским