Не оглядывайся вперед. Владимир Юрьевич Василенко

безмолвием словно обещающей там, наверху, все рассказать, все открыть, все объяснить. И никогда ничего не объясняющей. То, что открывается с самого верха, – открывается размытостью до самого горизонта, а то подступающее вплотную, что понятно и видно, – все тот же недавно преодоленный подъем.

      Гора…

      Равнины, стекающиеся к подножию…

      Начало подъема – начало того, что на самом деле происходит с каждым и что принято называть «судьбой». Не важно, умен ты (как Марк), упрям (как она, Полина), в открытую берешь свое от жизни (как Гарик) или закрываешься от нее в любовь к своему ребенку (как Ляля), – то, что тебе суждено везде и во все времена, – непрерывный изматывающий душу и тело подъем. И не говорите, что у кого-то где-то – по-другому. Везде и всегда: сытая жизнь, спокойная жизнь – только на время, только иллюзия. Идешь, терпишь, гнешь спину, изматываешь душу…

      Сейчас, когда для ее ног и спины всё уже позади, душа все так же болит за детей.

      А то, что смысл пребывания в этой земной горной местности, никакому отцовскому молитвеннику (в том же самом чемодане под кроватью) не подвластный, по-прежнему для простого смертного – за семью печатями тайна, – значит, так надо.

      «Хорошего – понемножку», – говорил ей, Полине, отец, а потом сама она – Ляле…

      Пока та, еще малышкой, не спросила однажды: «А почему?..»

      …Сидя на своей горе, Пелагея понемногу все больше чувствует себя частью раскинувшегося от ног до горизонта пейзажа…

      Мысли, отступая, оставляют ее…

      На вопрос: какой сейчас год? – в сознании почему-то всплывает: 1918-й…

      С вершины холма вниз на город смотрит двенадцатилетняя девочка.

      2024

      Вот и всё.

      Первым из описанных здесь событий – ровно сто лет, последним – пятьдесят.

      Погружаясь в прошлое, я стремился к тому, чтобы было как можно меньше меня-автора и как можно больше времени. Того времени. Как можно больше свидетельств очевидцев и как можно меньше «книжки-раскраски». А очевидцы – сами герои повести: этот рассказ – история семьи моей матери Елены Михайловны, «Ляли».

      Свою бабушку Пелагею Петровну и деда (отчима моей матери) Марка Борисовича я впервые увидел семилетним мальчишкой, когда мы с мамой гостили зимой у них в Горьком. Из воспоминаний об этой встрече осталось лишь ощущение смеси боли и стыда пацаненка, которому всю неделю бабушка пытается вылечить чирий на заднице с помощью алоэ. Утешая, мой взрослый (на самом деле еще школьник) дядя Стасик читал мне «Капитана Врунгеля».

      Во второй раз я приехал с мамой в Горький уже двадцатитрехлетним, и (опять же за целую неделю) мне не удалось переубедить мою бабушку перестать мне прилюдно и наедине «выкать».

      – Ты моя бабушка, а я твой внук, понимаешь?.. – я, горячась.

      – Возьмите еще тех, с корицей… – непроницаемый взгляд на столичного длинноволосого мо́лодца.

      В этот наш приезд в Горький мы с мамой вдвоем ездили на Американский поселок, сидели с тетей Клавой