Двойное сердце агента. Андрей Болонов

[3]

      Симпатичная продавщица с удивлением подняла глаза на Олейникова.

      – Замечательно, это действительно то, что надо! – расплылся в улыбке Олейников и, уже собираясь уходить, подмигнул продавщице: – Спасибо вам огромное!

      – Подождите, – потянулась к патефону продавщица, – сейчас пластинку отдам…

      – Не надо, красавица! Пионерам подаришь. Я эту песню наизусть знаю, – махнул рукой Олейников, выбегая из магазина под летящий ему вслед припев:

                Если песенка всюду поется,

                Если песенка всюду слышна,

                Значит, весело всюду живется,

                Значит, песенка всюду нужна!

* * *

      И в кабинете Плужникова на патефоне крутилась пластинка, и тот же бравурный хор лихо заканчивал исполнение той же песни:

                Значит, весело всюду живется,

                Значит, песенка всюду нужна!

      Воцарилась тишина. Плужников внимательно посмотрел на Зорина:

      – Все?

      – Так точно, товарищ генерал… – смущенно кивнул Зорин.

      – Вы уверены, что это точно такая же пластинка?

      – Девочка подтвердила. Мы ее пять раз прослушали…

      – Девочка… – задумчиво произнес Плужников, расхаживая по кабинету. – Никто кругом не знает, куда идет оно… Бред какой-то!

* * *

      Пронзив предрассветную тишину испуганным свистом, электричка отошла от станции и, постучав колесами на стыках рельс, скрылась за поворотом. По пустой платформе с удочками на плече бодро вышагивал Олейников, напевая себе под нос:

                По улице шагает веселое звено,

                Никто кругом не знает, куда идет оно…

      Спустившись с платформы, Олейников перепрыгнул через канаву, затем прошел вдоль лесной опушки и устремился в чащу по узенькой петляющей тропинке. Через минут пять быстрой ходьбы ему навстречу показался велосипедист – мужик неопределенного возраста с синим носом и авоськой в руке, набитой пустыми бутылками.

      – Эй, товарищ! – окликнул его Олейников. – Я правильно к пионерлагерю иду?

      – Туда, туда! – проезжая мимо и с трудом удерживая равновесие, на ходу махнул рукой пьяница.

      – А где лодку раздобыть можно? – крикнул ему вслед Олейников.

      Пьяница резко затормозил, велосипед на мокрой от росы траве пошел юзом и влетел в кусты. Раздался звон битого стекла, бормотание, и через несколько мгновений из кустов медленно поднялась голова с синим носом:

      – На пол-литра дашь?

* * *

      Как и тогда, в апреле 1945 года, над речной гладью тончайшей пелериной стелился утренний туман, бодряще покалывающим холодком закрадываясь под незапахнутую одежду. Олейников сделал еще два мощных гребка веслами, и его утлая, сочащаяся сквозь прогнившее днище водой лодчонка уткнулась носом в песок рядом с огромным поваленным кедром. Когда и как семена этого сибирского исполина занесло в Подмосковье, никому не ведомо, только рос он здесь десятки, если не сотни, лет, затмевая