Сонная деревня. Сказка-быль. Марат Усманов

но в интеллектуальной издательской системе Ridero

      Сонная деревня

      – Деда, выйди, глянь, опять эти приехали, полный автобус, – звонкой скороговоркой выпалила с порога шустрая соседская девчушка и, не дожидаясь реакций, легким перышком упорхнула в большой мир по своим неведомым делам.

      Собеседник на услышанное не среагировал, виду не подал. Лишь жилистая ладонь выдала – обжала нервно набалдашник некогда представительной, подрастерявшей лоск дубовой трости с каллиграфической гравировкой на фигурной бронзовой нашлепке: «Отличнику просвещения…».

      «Деда» выглянул за порог, убедился, что поскакушки след простыл, притянул входную дверь, накинул в петлю кованый дверной крючок, скользнул взглядом по маленьким, обрамленным аккуратными занавесками окнам, все примечая. Лишь после этого чутка расслабился и хмыкнул себе под нос что-то позитивно-одобрительное.

      В подуставшем, но крепком домишке из обшитого крашеной вагонкой листвяка уже долгие годы традиционно царила тишина. Как на погосте. Даже чудом сохранившийся еще советский меднобокий будильник старался тикать как-то по-особому – поддерживал солидную размеренность порядков, не мельтешил, почти важничал.

      Удостоверившись в желанном одиночестве, мужчина резво прошелся к покрытому ковриком с ткаными оленями диванчика, целенаправленно сунул руку в пространство меж подушками, нащупал что-то там, не торопясь, чуть не с нежностью выпростал руку из мягких недр и поместил находку в карман пиджачка.

      Шагнул было к выходу, но ухватил боковым зрением отражение в настенном зеркале. Пригляделся, насупился. Увиденное сильно не удовлетворило. Картинка вышла энергичной, бодрой, никак не по годам, и не вписывалась в образ почтенного отставного учителя в возрасте дожития.

      С глубоким вдохом и полным выдохом еще вполне крепкое тело будто покинула часть жизни, словно воздух из аэростата повыпустили – на спину присела тяжесть прожитых лет, плечи поникли, руки свисли престарелой ивой над застоявшейся болотною водой.

      Образ вышедшего на покой, подуставшего, но мудрого, рассудительного и уважаемого пенсионера был дополнен атрибутами: массивными очками с толстенными стеклами, рука приноровилась к трости, после чего ноги в связанных рукоделистой соседкой шерстяных носках сноровисто поймали неглубокие галоши, и мужчина отпер дверь и решительно шагнул в мир.

      В миру галдели.

      В невразумительном гомоне еще сильно издали, как и обычно, выделялись два узнаваемых персонажа, вызывавших у отставного учителя с трудом скрываемое выражение гадливости. Первый – вечно поучающий, с развазюкиванием окончаний. Второй извечно полутрезвый, с рваной хрипотцой в голосе и так и не исчезнувшим акцентом.

      – И эти … (неожиданно вслух, казарменно четко, но не слишком громко выдал старик просторечное название лобковой вши в множественной форме как характеристику владелиц голосов) тут как тут, все им неймется…

      Ларчик раздражения открывался просто. «Деда» с давних, еще допенсионных времен терпеть не мог и обладательницу менторского говора – бывшую коллегу по учительскому цеху – назойливую, хамоватую МНО-шницу, которая еще по своим товарным годам его безуспешно домогалась.

      А вторая столь же нелюбимая персона – местная фельдшерица, главная по сельскому медпункту. Завсегда подшофе, в бесцеремонно игривом настроении. В стельку она никогда не упивалась, по крайней мере люди об этом не судачили, но здравый ум и ясная память ее тоже мимо обходили.

      Подослали ее на село по программе расселения репатриантов, лет эдак с десять тому как. И она, на удивление, сумела не просто влиться и прижиться, но стала привычной, и даже неотъемлемой частью местного, с позволения сказать, колорита.

      Конечно, сыграли роль такие вещи, как отсутствие очереди желающих управлять подобием медпункта у черта на куличках, а также востребованное в здешних краях умение замерять пульс и давление.

      И вот та медичка впала в стариковскую немилость за чрезмерно длинный язычок – имела неосторожность растрепать на всю округу, по недомыслию, или злому умыслу – тут уж дело десятое, что значимых болячек в медкарте пенсионерствующего педагога никак не наблюдается.

      Обычное, да возрастное там, – да, все в наличии, как по учебнику, но не сверх меры. А тросточка – так носит ее старичок больше для форса, чем из необходимости, ну и все такое прочее…

      Никто пришлой, к тому же чрезмерно разбитной даже по местным понятиям фельдшерице не поверил, однако, оппонент занес тот стародавний инцидент в свой мозговой архив, жирную зарубочку сделал, и завсегда держал в уме, что в присутствии этой… следует быть осмотрительней да осторожней.

      С такими беспокойными и даже вредными мыслишками «деда» поковылял в направлении источника шумной суеты – к зданию бывшего культпросветучреждения, вокруг и внутри которого нынче происходили все мало-мальски важное и интересное.

      Экипаж причалившего к крыльцу клуба медицинского микроавтобуса осторожно разгружал контейнеры и спецчемоданы,