Август нашей жизни. Женя Онегина

ine/>

      Три дня спустя

      Крепость Свеаборг (Суоменлинна), Хельсинки, Финляндия

      – Ты знал, что так будет… – произнес я. – Знал, и все равно отправил меня туда!

      – Знал, и не жалею.

      Отец стоял за моей спиной, и я не видел его лица, но знал, что по его губам скользит горькая усмешка.

      – Неужели тебе не жалко этих детей? – спросил я сквозь зубы. Под моими ногами темные волны все так же разбивались о скалы… Безразлично. Беспощадно. – Чем тебе помешали именно они? Неужели никчемная земля стоит больше жизни?

      Я резко развернулся, чтобы увидеть ответ в его глазах, и пошатнулся от мощного джеба в челюсть. Отец схватил меня за грудки, приподнимая над землей. В его ставших вертикальными зрачках полыхал алый драконий огонь.

      – Если что-то в этом мире и имеет ценность, так это земля. Земля, на которой ты родился, земля, за которую бились твои предки. Бились на смерть, проливая кровь, чтобы новому поколению было, где строить дом. Ты слышишь меня, сын? Ты – хранитель. Однажды меня не станет, и защищать источник придется тебе. Не только источник, но и весь род…

      Он отпустил меня, и я упал на скользкие, покрытые мхом камни… Рвано выдохнул и уставился на высокое синее небо.

      – Ты все сделал правильно, сын. Они погибли из-за собственной глупости. Ингрия – наша, и через год ты будешь свободен.

      Только, пожалуйста, вернись домой живым.

      Иначе все будет зря, Аркадий.

      Часть первая. Ай-Петри

      Глава первая

      Деревянная потертая скамья была жесткой.

      Больше часа я ворочался с боку на бок, пытаясь устроиться поудобнее. От великодушно предложенной подушки я благоразумно отказался, выглядела она, честно говоря, не очень, и теперь никак не мог решить, что же делать с легким бомбером, который зачем-то надел, выходя рано утром из дома, – положить его под голову или же набросить на плечи. Несмотря на середину июля, в камере было промозгло. А еще темно и сыро. Окон в ней тоже не было, не считая крошечного, забранного решеткой окошка в двери, через которое на грязный бетонный пол падал тусклый луч света от лампы, горевшей в коридоре. Часы, как и телефон у меня забрали, и вскоре я к своему ужасу заметил, что окончательно потерялся во времени. Ночь наверняка уже наступила. Отцу скоро доложат, что я не появлялся дома с раннего утра.

      О том, что будет потом, думать не хотелось.

      Наверняка скромный питерский следственный изолятор покажется мне курортом.

      Я был в этом уверен. Отец не простит мне допущенной глупости и накажет по всей строгости, присущей нашему роду, и тогда…

      Где-то на краю сознания, отвечая моим невеселым мыслям, недовольно заурчал Черный. Я прикрыл глаза и опустил щиты, позволяя своему зверю разделить со мной все неудобства заключения. Черный зафыркал, словно выпустил тонкую струйку дыма, и в носу защипало. Потом рыкнул осуждающе и, обдав меня волной искреннего возмущения, покинул мое сознание, оставив в оглушающем изматывающим одиночестве.

      – Чешуйчатый предатель… – пробормотал я недовольно и в очередной раз попытался укрыться от холода короткой курткой.

      За последние несколько часов я успел размяться, сделать пару сотен отжиманий, пару десятков попыток вздремнуть и еще примерно столько же попыток не сойти с ума. Вынужденное одиночное заточение странно давило на мою вполне стабильную психику. Я всегда гордился своей выдержкой и до сих пор был уверен, что с легкостью справлюсь с такой мелочью, как несколько часов ареста. Однако невозможность контролировать время и странное чувство, будто я упускаю что-то очень важное, не давали расслабиться и просто уснуть.

      В конце концов скамья в изоляторе вряд ли была неудобнее гранитной скалы.

      Я закрыл глаза и решил еще раз прокрутить в голове все события прошлого утра в надежде найти хоть какую-то зацепку.

      Около четырех часов меня разбудил звук принятого сообщения.

      “Аркашка, я влип. Нужно заштопать. Дед будет в ярости”.

      Хоть номер и оказался скрыт, я был уверен, что это Петька. Пару дней назад его в очередной раз под нелепым предлогом вызвали в Выборг.

      На всякий случай я потянулся к его Изумрудному, но тот ожидаемо молчал. Бергер редко полностью опускал щиты, да и был сейчас далеко. Прислушался к Лизе, его жене. Она, как и ее лунная драконица, беззаботно спала этажом ниже.

      И только тогда я написал:

      “Ты где?”

      Ответ пришел сразу:

      “Сенная площадь”.

      Эту квартиру я знал. Пешком совсем рядом.

      Собрался я быстро. Умылся ледяной водой, гадая во что же опять ввязался неугомонный друг. Оделся, подхватил кофр с хирургическим инструментом и спустился на первый этаж. Отцовский мордоворот, дежуривший в парадной, удивленно приподнял бровь. Я поднес палец к губам, надеясь, что о моем уходе сразу же не доложат дорогому папочке. Охранник понимающе усмехнулся, потом взгляд его скользнул по кофру, и парень снова