Кто заплатит за грехи. Андрей Дорогов

скрежет отпираемых замков, лязг отодвигаемой щеколды, бряканье дверной цепочки и невнятная ругань.

      Наконец дверь распахнулась.

      Брата младшего, встреть его на улице – не узнал бы. Сколько ему было, когда я лыжи навострил? Лет двенадцать, кажется. Был он тогда тощим заморышем с патлами до плеч и кривыми зубами.

      А теперь: здоровый бугай на пол головы выше меня, бритый наголо, но с бородой, пиратскими серьгами в ухе и белоснежной ровной улыбкой. Братишка протянул ко мне руки, словно желая обнять, но замер, всматриваясь в моё лицо.

      – Да не ссы, Егор. Я это, я. Это всё, – я помахал рукой перед лицом, – маскарад. Рыжая из аэропорта вернулась?

      – Нет. Там тебя ждёт.

      Он посторонился, пропуская меня внутрь.

      – Звони тогда, пусть сюда едет. Только скажи, чтобы не неслась как бешеная. Я тут и никуда не денусь.

      Я переступил порог и, осмотревшись, констатировал – квартира изменилась, в отличие от дома – тёмно-серой громадины сталинского ампира. Прежде чем пересечь порог родного дома, я несколько раз обошёл его. Потом с полчаса наблюдал за подъездом и близлежащей территорией, пытаясь обнаружить слежку. И только убедившись, что за домом никто не наблюдает, поднялся к квартире, и не к основному входу, а к запасному расположенному через подъезд.

      Исчезли обои в цветочек, зеркало в бронзовой раме и выгнутые бра на стенах. Всё стало светлое, в стиле лофт: псевдокирпич на стенах, натяжной потолок со спотами, и плитка под деревянные некрашеные доски, вместо линолеума.

      Глянул на дверь моей комнаты, хотел было пойти к ней, но сзади кашлянули, и я всё понял.

      – Что? – Я оглянулся на смущённо отводящего глаза брата. – Моя комната – уже не моя?

      Егор пожал плечами.

      – Когда мы поняли, что ты не вернёшься, Сонька её Лизке отдала.

      – Ясно. Вещи хоть мои не выкинули?

      – В гардероб отволокли. Не все, правда.

      – Гардероб – это где? Я что-то не помню, чтобы в нашей квартире было такое место.

      – Пойдем, покажу. – Братишка тяжело вздохнул. – Только тапки натяни. Сонька не разрешает в ботинках по квартире шляться. И куртку давай повешу, она…

      – Не любит, когда в уличной одежде по квартире шарятся. – Закончил я за него. – Ну, кто бы сомневался.

      8

      Я стоял перед гигантским шкафом, которого, кстати, не помнил, и с грустью, да нет, пожалуй, с любопытством смотрел внутрь. Немного мне осталось от прошлой жизни. А впрочем, чего я хотел? Исчез, не обняв никого из родичей на прощание, не сказав даже прощай, лишь бросил короткую записку в почтовый ящик: «Я – норм. Меня не ищите».

      За спиной опять смущённо кашлянул Егор.

      – Болеешь? – Иронично поинтересовался я.

      – Нет. – Он вздохнул. – Это Соня в сердцах выкинула. Ещё до ремонта. Диски, кассеты, книги…

      – Ага, – перебил я его, – весь шмот, проигрыватель, гитару и всё остальное тоже.

      – Не, – улыбнулся братишка, – проигрыватель с колонками я себе забрал, он у тебя зачётный. А гитару Ольга забрала, когда подросла.

      – А рисунки?

      Лет до пятнадцати, пока не начал