Любовь глупца. Дзюнъитиро Танидзаки

оправилась только теперь, после того как начала давать уроки танцев. Учительница музыки Наоми, госпожа Харуэ Сугидзаки организовала клуб, где администратором стал Хамада, студент университета Кэйо.

      Танцевальный зал помещался на улице Хидзиридзака, в районе Мита, во втором этаже магазина европейских музыкальных инструментов Есимура. Госпожа Шлемская бывала там два раза в неделю, по понедельникам и четвергам. Члены клуба могли приходить в удобное для них время от четырех до семи часов вечера и заниматься в течение часа. Месячная плата равнялась двадцати иенам и вносилась в начале каждого месяца. Нам с Наоми нужно было платить сорок иен. Мне показалось это дорого, даже при том, что преподавательница – иностранка. Наоми же считала, что европейские танцы, гак же как и японские, являются роскошью и такая плата вполне нормальна. Конечно, бездарному нужно учиться несколько месяцев, а способный и за месяц научится.

      – Жалко эту Шлемскую, надо помочь ей. Она была графиней, а теперь так низко пала… Ну, как же ее не пожалеть? Хамада-сан говорит, что она преподает не только салонные танцы, но и классические. Она отличная преподавательница… – расхваливала Наоми эту женщину, ни разу ее не видев.

      Мы записались в клуб. По понедельникам и четвергам Наоми после урока музыки, а я – прямо со службы, отправлялись к шести часам на улицу Хидзиридзака. В первый день Наоми встретила меня в пять часов на станции Тамати, и мы вместе отправились на занятия. В лавке было тесно, она была сплошь заставлена пианино, фисгармониями, граммофонами и другими музыкальными инструментами. Во втором этаже, вероятно, уже начались танцы. Слышалось шарканье ног и звуки граммофона. На лестнице, как сельди в бочке, теснились несколько студентов университета Кэйо. Они таращили глаза на меня и Наоми. Мне это не понравилось.

      – Наоми-сан, – громко, дружеским тоном окликнул Наоми один из них, державший под мышкой мандолину, – здравствуй!

      – Что же ты, Матян, не танцуешь? – развязно и не по-женски ответила Наоми9.

      – Не хочу. – Мужчина, которого звали Матян, рассмеялся и положил мандолину на полку. – Танцевать? Ну нет, слуга покорный! Шутка ли, двадцать иен в месяц! Слишком дорого!

      – Ничего не поделаешь, надо же научиться.

      – Зачем? Все научатся и меня научат. Для танцев такой учебы вполне довольно. Что, здорово я придумал?

      – Какой ты хитрый, Матян. Слишком хитрый… А Хама-сан наверху?

      – Да. Ступай туда.

      Как видно, в этой лавке собирались все студенты, жившие поблизости, и Наоми тоже сюда заглядывала. Продавцы тоже все ее знали.

      – Наоми-тян, кто эти студенты? – спросил я, когда мы поднимались по лестнице.

      – Они из клуба гитаристов университета Кэйо. Грубоваты, но неплохие люди.

      – И все они твои приятели?

      – Ну, не то чтоб приятели… Я ведь иногда прихожу сюда за покупками, вот и познакомилась…

      – И танцами занимаются, в основном, они?

      – Право, не знаю…

9

«…развязно и не по-женски ответила Наоми…» – В японском языке женской речи свойственна специфическая лексика, которая отличается от мужской. Если женщина не придерживается такой лексики, речь ее производит вызывающе-грубое впечатление.