Измена. Тонкая грань. Лана Полякова

и неловко. Напролом и отчаянно. Как в омут, кидаясь головой. Борясь с собой.

      Ужас какой. Едким комом перехватило горло.

      – Кроме того, что мне больно, – я помахала перед носом мужа замотанной рукой, – ещё мне не хватало унижения, когда ты ошибёшься и назовёшь меня в постели чужим именем. Нет, Герман! – и я закрыла перед ним дверь, защёлкивая щеколду.

      В груди обжигающе кипела обида. В чёрной лаве булькало страшное, тёмное. Как никогда, я понимала теперь отчаявшихся женщин, проклинающих в сердцах предавших их мужчин.

      Но я не в отчаянии! Мне просто очень больно! Рана свежая. Нужно подождать, но не копить в себе злобу. Я что-нибудь придумаю. Завтра. Позднее. Потом.

      Наутро ладонь ещё кровила, и я решила днём забежать в травмпункт. Пусть глянут. Не хватало ещё с этой стороны проблем!

      Янку подняла пораньше и, показывая свою пораненную лапку, попросила одеться само́й. И, пока договаривалась с дочерью, услышала через открытую дверь разговор Германа с сыном.

      Кирилл хвастался умением передвигаться на костылях, а Герман выговаривал ему. Дескать, был бы ты внимательнее, то не нужны были бы костыли. И таким он говорил высокомерным тоном, так раздражён был вниманием сына, что тёмное чувство, которое немного улеглось в моей душе за ночь, вскипало стремительно.

      Молодец, отец года, можно сказать!

      – Герман! – позвала я отвлекая.

      А когда он, недовольный и раздражённый, заглянул в комнату, попросила, возможно, более резко, чем хотела:

      – Помоги одеться дочери. У меня порезана ладонь, – и вышла из комнаты. К себе. Подальше от всех.

      Ещё при детях начать ругаться… Вообще дно.

      Когда взведённый муж и обиженная дочь топтались в коридоре, обуваясь, я вышла их проводить.

      – Мамочка! Представляешь! Папа совсем-совсем не понимает, что нельзя надевать красные колготы и зелёное платье! Я иду как светофор! – тут же нажаловалась Янка.

      – Зато ты будешь самая яркая и контрастная! – возразила ей, целуя.

      И обратилась к Герману:

      – Сможешь забрать Янку?

      – Что ещё мне надо сделать? Бросить работу и развозить вместо тебя детей? – прорычал он мне в ответ.

      – Собрать тебе вещи сегодня? – мило улыбаясь, не осталась я в долгу, закрывая за ними входную дверь и любуясь злостью, вспыхнувшей в глазах Германа.

      Никогда раньше перед его работой я бы не стала так с ним разговаривать и злить его. Но теперь мне было наплевать. Лишний раз подтверждало, что я всё делаю верно.

      Кирилл был задумчив и грустил. События постепенно улеглись, и он начал понимать, что не только в школу теперь не ходит, но и на любимые тренировки тоже. Да и, в принципе, с теннисом придётся заканчивать.

      – Мы начнём ходить в бассейн! – утешила я его. – Это будет полезно для всего тебя: и плечи, и спина, и нервы, и нагрузка на ногу меньше. Я, если получится, с тобой бы походила с удовольствием!

      Закопалась в цифры, отрешившись от всего. Я люблю свою работу. Мне нравится, что результатом моей деятельности