Завеса Арктара. Вира Лин

от густых, как смола, мыслей, я нервно поправила шторку и снова выглянула в иллюминатор, но не увидела за ним ничего, кроме облепившей стекла темноты и капель дождя, сложившихся в замысловатый узор.

      Город притаился. Замер, благоразумно решив не показываться до последнего. Пока не станет слишком поздно.

      Как бы я не храбрилась днем, приблизиться к воплощению своих кошмаров оказалось нелегко. Почти так же, как убедить себя, что иногда сны – это только сны, а не обрывки детских воспоминаний, которым не место в жизни ни одного ребенка. О жизни до удочерения и семьи, давшей мне все.

      – Ваша первая поездка в Венгрию?

      Сосед по ряду, мирно дремавший через проход и свободное место от меня все два с половиной часа полета, грузно зашевелился в своем кресле и, ухватившись за подлокотники, резко выровнялся, продолжая смотреть прямо перед собой. Так что я не сразу поняла, что обращается он именно ко мне.

      – Не бывали в Будапеште, барышня?

      Приемная матушка любила говорить: от незнакомцев жди беды.

      Но разве я когда-то ее слушала?

      – Да, – проиграв битву с собственным благоразумием, соврала я. – Так заметно?

      Удовлетворенный ответом, попутчик кивнул и облизнул пересохшие тонкие губы. Жест получился таким хищным и странным, что я невольно попятилась, прикидывая, смогу ли укрыться от новых вопросов за книгой или рекламным журналом.

      Не смогла.

      – Никогда не любил Будапешт, – не замечая моего замешательства, продолжил мужчина. – Дрянной, гадкий город и всегда таким был.

      Я мысленно приказала себе замолчать, оставить вопрос при себе, но все равно задала его, каждой клеточкой чувствуя, что не стоит этого делать:

      – Почему?

      Услышать его версию было интересно, хотя я и сама могла бы кое-что рассказать о местных порядках и особом жутком колорите.

      – Sár. Tűz. Halál, – задумчиво протянул он. – Провались оно все в ад.

      Грязь, огонь и… Значение третьего слова я не помнила, но с таким соседством оно бы точно мне не понравилось.

      А ведь я думала, что совсем забыла родной язык, что толком не успела его выучить… Странно, но даже через столько лет – не совсем.

      Спасибо языковым курсам, на которых настаивал отец.

      – Зачем же вы возвращаетесь? – спросила я.

      Попутчик не спешил отвечать. Заплутав в лабиринте собственных мыслей – причудливых и путанных – он будто забыл обо мне. Вздохнув, вынул вынул из кармана помятого пиджака красивое кольцо, явно на женскую руку, и, щурясь, стал рассматривать его на свет.

      Алый камень в обрамлении потускневших от времени креплений, напоминающих птичьи когти, показался мне уродливым и даже зловещим.

      – Хотел продать его на блошином рынке или в антикварный, – сухо и без эмоций пояснил мужчина, завороженно уставившись на драгоценность. – Семь поколений в нашей семье. Реликвия.

      – Разве не проще было продать его в Лондоне?

      Мужчина издал сдавленный смешок.

      – Моя дочь должна была надеть его на свадьбу, как делали все женщины